Рабы
Шрифт:
— Ну, значит, скоро можно заслать сватов к Хадиче! — засмеялся Хамдам, скрывая насмешку.
— Еще бы! — задумчиво ответил Нор-Мурад и пошел, приговаривая: — Не сдавайтесь, ребята! Нажимайте!
— Нажимай, ребята! — бодро крикнул повеселевший Хамдам.
Арык, который рыл Хамдам-форма вместе с колхозниками, тянулся на полкилометра вдоль реки, из которой он получал воду.
Между прежним арыком и рекой проходила широкая проезжая дорога. Но Хамдам заявил,
Один из колхозников, заметив, что арык совсем прижался к реке, а дорога пропала, сказал Хамдаму:
— Арык-то у нас стал ровный и глубокий, да вот дороги не стало.
— А на что она? Многоземельные баи не берегли землю, вот и проложили дорогу здесь. А настоящая старинная дорога идет вон там, по тому берегу. Мы в ширину прибавили к колхозу земель на три метра, а длиной на полкилометра, не меньше. Вот и сосчитай, сколько земли у нас прибавится. Несколько гектаров. А пока агроном пронюхает о ней, пока ее внесут в планы да в договоры, мы урожаем с этой земли на много процентов увеличим колхозный доход. Понимаешь?
Хамдам спрыгнул в арык и принялся обравнивать его края со стороны реки и велел остальным обрубить с этой стороны края арыка и тем еще ближе придвинуть его к реке.
— Вот и еще полметра земли нашли! — восклицал Хамдам. Хамдам с колхозниками закончил рытье арыка. Русло выровняли, углубили и придвинули к реке по Хамдамову указанию.
Вечером довольный Хамдам вернулся к себе домой, весело пообедал и, когда стемнело, пошел к чайхане.
Чайхана, освещенная сорокалинейной лампой-молнией, была полна людей.
Хамдам остановился в тени шелковицы, всматриваясь в людей, увлеченных разговорами, шахматами, чаепитием. Время от времени колхозные музыканты брали свои дудочки, бубен и двухструнные дутары, и все затихали, слушая знакомые любимые народные напевы.
Но Хамдам-форма пытливо разглядывал всех из своего укрытия.
«Нету его. Надо подождать. Он непременно придет».
Он стоял один, заслоненный деревом, и вслушивался в громкие разговоры людей.
Заговорили о достижениях и успехах, сделанных за этот день. Жаловались на промахи, упущения и помехи в работе. Делились своим многолетним опытом потомственных земледельцев и пытливых колхозников.
В каждой компании шел свой разговор, каждая пила чай из своего чайника, но Хамдам, стоя в тени, слыша разные разговоры, понимал, что хотя и за разными чайниками, в разных компаниях сидят эти люди, но разговор у них у всех один, об одном, одними заботами они озабочены, одними успехами они обрадованы, что это не различные компании, а одна большая семья, отдыхающая здесь после общей работы на своем общем поле.
Хамдам-форма уловил голос Нор-Мурада:
— У меня жалоб нет. На
Уже Хамдам начал было вслушиваться в другой разговор, но услышал, как Нор-Мурад заговорил о нем:
— Наша бригада не только сама изо всех сил работает. Мы и за такими лентяями присматриваем, как Хамдам-форма. Злостный лентяй, но я заставил его работать…
Эти слова обрадовали Хамдама. А Нор-Мурад продолжал свое хвастовство.
— Сегодня я просто рот раскрыл, когда увидел Хамдамов арык. Он широк, как Хамдамов рот, глубок, как его глаза, гладок, как его бритый подбородок, и прям, как его нос!
Колхозники засмеялись. И Хамдам засмеялся за своей шелковицей.
Хасан Эргаш сказал, смеясь:
— Вы такой молодец, дядя Нор-Мурад, что годитесь в женихи для самой разборчивой невесты нашей.
Все повернули смеющиеся лица к Хадиче, и она, покраснев, засмеялась вместе с другими. Хамдам подумал:
«Успех успехом, но женихом Нор-Мурад не станет, а вот я могу стать женихом. Вполне могу! Но свататься пойду не к толстощекой Хадиче, а…»
И Хамдам невольно погладил и подкрутил свои усы.
«Через таких самодовольных простаков, как Нор-Мурад, я привлеку к себе доверие колхозников. Для меня откроется путь к любой работе. И тогда я обниму тонкий стан милой, стройной Кутбийи. Кутбийи! Да…»
Чуткое ухо Хамдама уловило голос Шашмакула:
— Я и прежде утверждал, что Хамдам-форма хороший колхозник. Но Сафар-ака и дядя Эргаш смеялись, когда я это говорил. Вот пускай они теперь устыдятся, слушая похвалы Хамдаму. Похвалы такого правдивого человека, как Нор-Мурад.
Сафар-Гулам ответил ему:
— Цыплят по осени считают. Осенью и увидим, каков колхозник выйдет из Хамдама. Хорошо сделать одно дело — это еще не означает, что человек стал хорошим колхозником. Колхозник должен с весны до осени и с осени до сева работать ровно, исправно, добросовестно, какое бы дело ни выпало на его долю. Вот если везде, куда его поставит колхоз, Хамдам будет хорошо работать, тогда только мы скажем — «хороший колхозник».
«Ха! — удивился Хамдам. — Я еще до осени должен работать, чтоб стать хорошим колхозником!»
Музыканты снова заиграли, заглушив разговоры.
Хамдам отошел от дерева и ушел в темноту.
«Пока Хасан Эргаш здесь, пойду-ка я разыщу Кутбийю. Надо ей рассказать о моих успехах. Пусть они подсчитывают свои достижения, а мы подсчитаем свои».
Он шел в темноте, вдоль стен, вслушиваясь в безмолвие деревенской ночи, шел так, чтоб никто не встретился ему.
На краю деревни Хамдам-форма подошел к крайнему дому.
Зашел со стороны степи и тихонько царапнул ногтем о стекло занавешенного окна.