Рабы
Шрифт:
Когда проснется, прочтет. Потом сотрет. А мать у Хасана неграмотная. Взглянув на Кутбийю еще раз, он ушел.
Почти около дома он неожиданно встретил Хасана.
— А, Хамдам-ака! Какими судьбами вы в наших краях?
— Так, дело было! — пробормотал Хамдам.
Хасан словно и не вслушивался в ответ Хамдама. Задумчиво и невесело ушел он к себе домой.
Хамдам-форма посмотрел ему вслед.
Он забеспокоился, не попадется ли тому на глаза надпись, но рассеянный вид Хасана успокоил Хамдама: «Ему сейчас не до
Но, обгоняя его, торопливо бежали к реке колхозники с мотыгами в руках. Спешили исправить канал.
Хамдам присоединился к ним. Вскоре он уже торопил их, кричал, что дело требует быстроты.
15
Сентябрьское солнце ласково грело землю.
День стоял теплый, прозрачный, как весной.
Обширное хлопковое поле казалось садом, где расцвели бесчисленные кусты белых роз. Хлопок раскрылся, и сбор начался.
Кое-где на расчищенных токах, куда колхозники сносили собранный урожай, выросли белые груды хлопка, пушистые и яркие, словно маленькие облака спустились с ясного неба и легли на теплой земле среди темной зелени колхозного поля.
Руки колхозников привычно легко касались созревших хлопьев и снимали их с коробочек в широкие мешки. Снимая созревшие хлопья, руки сборщиков бережно обходили еще не раскрывшиеся коробочки, где урожай еще зрел. К этим кустам, когда они покроются новым урожаем, сборщики вернутся через несколько дней.
Хлопок на кустах поспевает не сразу, не весь урожай одновременно, а постепенно, день за днем, как на своих кустах расцветают розы. Поэтому на один и тот же участок за урожаем приходится приходить по нескольку раз во время сбора.
Руки сборщика кажутся легкими, хлопок не сопротивляется им, не требует напряжения, он словно сам втекает в ладони, едва его коснутся пальцы. Но весь день руки протянуты, весь день они тянутся от куста к кусту. После долгой утренней работы так хорошо разогнуться, опустить руки и поднять лицо к небу, взглянуть в его синюю глубину, где легко, еще редкие и прозрачные, плывут сентябрьские облака.
— Товарищи, завтракать!
Бригадир Мухаббат сзывает колхозников звонким, веселым, дружеским голосом:
— Завтракать!
Колхозники сходятся к грудам хлопка, ссыпают сюда из мешков собранный хлопок, отряхивают халаты и платья. Присаживаются над ручьем вымыть руки, поплескать прохладной водой на усталые лица.
Вдалеке одиноко продолжала сбор Фатима. Она наклонялась от куста к кусту, словно не слышала бригадирского зова.
— Завтракать, Фатима!
— Я здесь поем, за работой!
— Иди, Фатима! Не бойся, не отстанешь.
Соревнование между колхозницами давно стало повседневным делом. Труд стал увлекательным, как игра,
— Не боюсь сама отстать! — крикнула Фатима. — А хочу, чтоб вся наша бригада вышла вперед!
— Выйдем, Фатима! Не бойся! Иди к нам!
Их разговор звенел над полем, слышный далеко вокруг. — Бригада выйдет, я не боюсь! Бригада выйдет, а я хочу, чтоб весь колхоз наш вышел на первое место!
— Выйдет, Фатима! Не бойся! До сих пор выходил и теперь выйдет!
В соседних бригадах прерывали завтрак, слушая разговор двух колхозниц.
— Я знаю! Я за колхоз не боюсь! А я хочу, чтоб весь район наш вышел на первое место.
— Позавтракай с нами, Фатима! Чего ты, право? Что ж, наш район хуже других, что ли? Выйдем, Фатима. Не бойся!
— А республика наша выйдет? Ты же подписывала соревнование. Мы ж соревнуемся с Азербайджаном. Мы же боремся за полное обеспечение нашего социалистического государства своим хлопком, за полную независимость Советского Союза по хлопку!
Кутбийа сидела за скатертью, разостланной среди раскидистых тенистых кустов хлопчатника. Прислушиваясь к этому перекрику, Кутбийа сказала:
— Красные слова, в духе времени! — Она опустила глаза, вытаскивая шелуху хлопковых коробочек, забившуюся под ногти, а кое-где занозившую ее нежные пальчики. — Подлаживается под требование времени.
Мухаббат удивленно обернулась к Кутбийе:
— Что ты говоришь? Зачем ей подлаживаться? Она сама комсомолка. Она уж три года работает в колхозе. И все это время работает как ударница. Она хороший инициатор и организатор. Хорошо б другим равняться на нее. Вот что я скажу тебе, Кутбийа!
Вытирая платочком каждый палец, Кутбийа ответила:
— Может быть. Все равно: не нравится мне эта Фатима!
— Может быть, ее руки не так тонки и нежны, как у тебя! Если она пожмет твою руку, тебе покажется — ее рука жестче хлопковой шелухи.
Одна из девушек засмеялась:
— Если такой грубой покажется ей рука комсомолки, какой же кажется ей рука комсомольца?
Мухаббат многозначительно сказала:
— Там другое дело! Там грубая рука привела к советскому загсу, к красной свадьбе, в духе времени, — это могло не так понравиться, как понадобиться.
Кутбийа нетерпеливо поднялась, отошла к ручью и остановилась в тени ивы. Сняв беленький передник, сшитый специально для сбора хлопка, она отряхнула его, кончиками пальцев тщательно выбрала из него соринки, встряхнула и тогда лишь надела снова.
Она засучила до локтей рукава новенького сатинового платья, сшитого для этой работы и сегодня надетого в первый раз, потому что неудобно выходить на колхозную работу в шелковом.
Внезапно раздался голос Хамдама-формы. Кутбийа вздрогнула от неожиданности.