Ради милости короля
Шрифт:
– Я стараюсь, и все же мне есть о чем сожалеть.
Отужинав и спрятав письмо в походный мешок, Уильям откланялся, напоследок ласково взъерошив светлые кудряшки Гуго.
– Дениза де Шатору – произнесла Ида, когда они с Роджером повернули обратно к дому.
– Немалая удача для него, – ответил Роджер, – хотя, зная короля, это скорее слова, чем дело.
– По-моему, Маршал надеется, что это скорее слова, – задумчиво произнесла Ида.
– В смысле?
– В смысле – он был бы решительнее, если бы действительно стремился к этому браку. Мне кажется, его мысли заняты другим.
Роджер озадаченно
Ида качнула головой и посмеялась над его замешательством:
– Дениза де Шатору интересует его не больше, чем Элоиза Кендал.
Роджер по-прежнему ничего не понимал, и Ида расхохоталась:
– Ах, муж мой! Я съем свое вышивание, если он не попросит у Генриха Изабеллу де Клер.
Роджер заморгал, глядя на нее, на мгновение ослепленный открытием. Затем весело фыркнул:
– Тогда я надеюсь, что вы правы, ради блага вашего пищеварения, хотя понятия не имею, с чего вы это взяли!
– У него было два года, чтобы жениться на Элоизе Кендал, но он этого не сделал. – Ида растопырила пальцы правой руки, перечисляя доводы. – Кроме того, он сказал, что на столе будет чем поживиться, чего не сделал бы, интересуй его только Дениза де Шатору. А земли де Клер ближе к дому.
– Ирландские – нет, – заметил Роджер.
– Ирландские – нет, но уэльские и нормандские – да. И у него больше шансов их удержать.
– Возможно, вы правы, – закусил верхнюю губу Роджер. – Если Генрих предложил ему Шатору, он с тем же успехом может предложить земли де Клер. В этом случае Маршал станет большим человеком… если, конечно, король сдержит слово. Обещания – ничто, если их не выполнять.
Ида опустила взгляд, и Роджер почувствовал, что она помрачнела. Генрих неизменно оказывал подобное воздействие… словно темная тучка набегала на их жизнь.
Роджер вздохнул:
– Полагаю, мне лучше вернуться к своим обязанностям. У меня есть дела. – Он невольно глянул вслед Уильяму. Должно быть, неплохо скакать в Шатору, когда вокруг цветет весна и жизненные соки бурлят в венах, подобно тому как они бурлят в листве и траве.
– Точно? – Ида обиженно и томно посмотрела на мужа.
– Увы.
– Неотложные? – Она потеребила брошку на вороте платья и коснулась шеи.
Роджер заметил румянец на щеках жены, блеск в глазах. Он ощутил прилив тепла, распознав призыв в ее голосе и облике. У него действительно были дела – целая гора дел, – но, глядя на Иду, думая об их спальне, представляя запах чистого постельного белья, мягкий весенний свет на ее коже, распущенные блестящие темные волосы, нежный отклик ее тела и сравнивая их с грудами заплесневелых отупляющих пергаментов, ожидающих его внимания в Вестминстере, он уступил искушению. Поработать можно и вечером, и пусть Генрих платит за свечи.
– Нет, – ответил он, целуя Иду в шею и на мгновение останавливаясь на крыльце, чтобы прижать ее к себе. – Не неотложные.
В качестве поблажки Уильяму Фицрою разрешили посидеть
Уильяму нравилось при дворе, особенно теперь, когда он исполнял обязанности пажа. В основном требовалось что-нибудь разыскать, отнести или передать сообщение, а также прислуживать за столом. Он впитывал ритуалы, поклоны и манеры, словно губка. Его отец, по-видимому, не придавал особого значения формальностям и даже не всякий раз присаживался, чтобы поесть, и тем не менее все взгляды были направлены на него, когда он входил в комнату, потому, что его присутствие воодушевляло, и потому, что он был королем. Уильям предпочел бы и дальше путешествовать в свите, но в его первый пажеский сезон было решено, что мальчик вполне набрался опыта, пусть возвращается в безопасную Англию и продолжает обучение.
Уильям играл в мельницу с одним из старших ребят, но, заметив, что отец на мгновение остался в одиночестве и сидит неподвижно, оставил игру и приблизился к нему.
Генрих смерил Уильяма налитыми кровью глазами. Он небрежно держал кубок правой рукой, на которой виднелось несколько неглубоких царапин от когтей сокола, потому что король в очередной раз отказался надеть перчатку.
– Готов к завтрашнему путешествию, приятель? Вещи собраны?
– Да, сир, – кивнул Уильям.
Генрих хрюкнул:
– Я хотел бы взять тебя с собой, но это неумно. А до моего возвращения тебе лучше посидеть в Англии за учебой.
Уильям снова кивнул, хотя был не вполне согласен. Он предпочел бы отправиться с армией к самым стенам Шатору.
Он посмотрел отцу в глаза:
– Можно задать вам вопрос перед отъездом?
Генрих снисходительно улыбнулся и кивнул:
– Спрашивай что угодно.
Уильям глубоко вдохнул:
– Леди Джуэта – моя мать?
Она часто повторяла, что нет, но ее волосы были такого же цвета, как у него, и он успел узнать, что взрослые часто лгут и грешат умолчанием, хоть и внушают детям, что это нехорошо.
На лице его отца мелькнуло удивление, за которым последовал взрыв хриплого смеха.
– С чего ты взял, дитя мое?
– Она заботится обо мне. – Уильям выпятил подбородок. Он не любил, когда над ним смеялись. – У других детей есть матери, или они знают своих матерей. Я подумал, возможно, она моя мать, но это секрет.
Лицо его отца оставалось веселым. Притянув Уильяма к себе, он взъерошил сыну волосы:
– Думаю, можно с уверенностью сказать, что Джуэта не твоя мать и не имела ни малейшего шанса ею стать. – Генрих откинулся назад, чтобы получше разглядеть мальчика. – Твою мать звали Ида, – через мгновение произнес он, – и она была прекрасна.
Уильям заморгал при этом внезапном разоблачении, которое далось так легко. Словно обсчитался в ступеньках и упал с последней, недостающей. Он не знал при дворе ни одной женщины по имени Ида, по крайней мере ни одной надлежащего положения. Кроме того, отец сказал «была». Это значит, что она умерла?
– Разумеется, ты должен понимать, что мы не были женаты, – добавил отец, – но в некотором смысле это даже лучше, поскольку ты зачат в силу удовольствия, а не долга и дорог мне не меньше, чем законные сыновья.