Ради мира на земле

Сурин Леонид Николаевич

Не так давно из города Грозного пришло письмо. Писал майор запаса Герой Советского Союза Владимир Иванович Ермолаев:

«Трудный и славный путь по дорогам минувшей войны прошел южноуралец Иван Михайлович Кузнецов. Мы воевали с ним на Курской дуге и Украине, в Молдавии, Румынии, Польше, на территории фашистской Германии. Не один десяток раз летал я с ним на боевые задания и всегда восхищался его летным мастерством, мужеством. Иван Михайлович наносил чувствительные штурмовые удары, добывал командованию важные разведданные. Он отличался разумной боевой инициативой.

Помню, в районе Константиновки, на Украине, ведя воздушную разведку, он обнаружил

засекреченный немецкий аэродром, немедленно сообщил об этом на командный пункт. Налетом нашей штурмовой авиации аэродром вместе с находившимися на нем самолетами был уничтожен. В районе города Бельцы мы вышли с ним на железнодорожную станцию, произвели аэрофотосъемку, а затем атаковали объект, создав несколько крупных очагов пожара. Через день мы обнаружили колонну немецких танков, продвигавшихся в сторону фронта. Сообщили координаты на командный пункт. Колонна была разбита.

А сколько Кузнецов истребил живой силы противника, невозможно подсчитать. Да, это был настоящий летчик-штурмовик!

Он трижды попадал в руки к гитлеровцам, мы трижды «хоронили» его, а он возвращался в полк и продолжал истреблять фашистскую нечисть…»

* * *

Мчится по рельсам электровоз. Машинист Иван Михайлович Кузнецов смотрит на мигающую стрелку скоростемера:

— Сто! — говорит он, обращаясь к помощнику, и в голосе его чувствуется восторженная нотка.

— Зеленый.

— Вижу зеленый…

В локомотивном депо станции Челябинск издан приказ:

«За долголетний добросовестный труд, в связи с 50-летием со дня рождения и 25-летием непрерывной работы на железнодорожном транспорте, наградить машиниста электропоезда Кузнецова Ивана Михайловича Почетной грамотой».

Ударник коммунистического труда Иван Михайлович Кузнецов и сегодня — на передовой линии.

Л. Н. СУРИН,

журналист

ГВАРДИИ РЯДОВОЙ

Было это на Украине осенью сорок третьего года. 36-я гвардейская стрелковая дивизия шла почти безостановочно уже вторые сутки. По грязной, распаханной сотнями колес дороге непрерывной вереницей тянулись на запад войска. Шагали пехотинцы. Обгоняя их, проносились танки, двигалась артиллерия.

Пушки вязли на подъеме, разминали глину, и рослые, как на подбор, артиллеристы, обливаясь потом, помогали лошадям.

— Раз, два, взяли! Еще раз, взяли! — наводчик Иван Кукарин сбросил шинель на зарядный ящик и налег плечом на щит орудия.

— Сарабаев! Давай веселей, друг! — крикнул он скуластому черноволосому крепышу.

Сузив чуть раскосые глаза, Сарабаев, заряжающий орудийного расчета, улыбнулся в ответ и крепче ухватился за обод колеса. Пушка выкатилась на взгорок.

Кукарин рукавом вытер взмокший лоб и огляделся вокруг. Бугристая степь была выжжена солнцем и вымочена дождем. Высокие пирамидальные тополя по краям дороги и вербы в глубине балок начали желтеть. Ветер рвал листья, кружил над неглубокими балками, пересекавшими степь.

Мертва была земля. Отступая, враг угнал с собой жителей, сжег дотла села. То тут, то там виднелись следы жестоких боев. Застыл посреди поля обгоревший «тигр» со свороченной набок башней. Распластал покореженные от удара о землю крылья самолет с черными крестами на фюзеляже. Уткнулась в придорожный кювет брошенная легковая машина с награбленным добром. Кукарин увидел на заднем сиденье узел, из которого выглядывали детские башмачки, и нахмурился.

На подъеме из балки пушки снова завязли, и снова пришлось помогать лошадям. Орудие Кукарина

было уже на вершине невысокого холма, когда штабной «виллис», обгонявший колонну, затормозил, и пожилой военный в генеральской фуражке выглянул из машины:

— Здорово, гвардейцы!

Артиллеристы узнали командира дивизии. Генерал оглядел повозки, орудия солдат. Жесткие морщинки по краям его губ обозначились резче.

— Трудно, товарищи? — негромко спросил он. И тут же, не дожидаясь ответа, словно самому себе сказал в глубоком раздумье: — Да, трудно. Тяжело. А медлить нельзя. Отдыхать некогда. Скоро — Днепр.

— Ничего, товарищ генерал, — весело отозвался Кукарин. — Раньше много трудней приходилось. А теперь легче.

Генерал с любопытством посмотрел на солдата, задержал взгляд на медалях «За отвагу» и «За оборону Сталинграда», блестевших на выгоревшей гимнастерке.

— Почему же легче? — спросил он.

— Так наступаем же, товарищ генерал, а раньше отступали да оборонялись, — продолжал улыбаться Кукарин. — Веселее на душе у солдата стало.

— Это верно. — Генерал тоже улыбнулся, спросил:

— Как ваша фамилия, товарищ боец?

— Гвардии рядовой Кукарин, — отчеканил Иван.

— Давно воюете, товарищ Кукарин?

— С февраля сорок третьего.

— Сталинградец?

— В самом городе быть не довелось, южнее воевал. На подступах.

— А сами откуда родом?

— С Урала я. А товарищи мои, — Кукарин кивнул на бойцов, — из Башкирии, Казахстана, Сибири. Из разных мест.

— Значит, веселее, говорите, стало? — генерал задумчиво посмотрел вдаль. — Да, теперь веселее. Это вы хорошо сказали, товарищ Кукарин. Скоро очистим от врага всю Украину.

И снова потянулась бесконечная дорога, гарь пожарищ, побуревшая степь со следами разрывов. Дивизия вышла на берег Днепра.

Кукарин присел на песок, задумчиво зачерпнул ладонью холодную днепровскую воду. Почему-то сразу вдруг вспомнилась ему другая река. Родная Юрюзань, на берегах которой он родился и провел свое детство. Вспомнился отец, старый железнодорожник, его натруженные, в синеватых прожилках вен руки, мать… Потом в памяти всплыл Свердловск, куда переехал вместе с родителями, школа в поселке СУГРЭС… Окончив семилетку, Иван пошел на металлургический завод, а в декабре сорок второго года его призвали в армию.

Днепр! Сколько рассказывали о великой реке его друзья-украинцы, воевавшие вместе с ним на Воронежском и Степном фронтах и под Сталинградом. Сколько было их, этих фронтовых товарищей, что так и не дошли до Днепра.

Неотрывно глядя вдаль, он смотрел на противоположный правый берег, занятый врагом. Высокий и обрывистый, он был изрезан ходами сообщений, утыкан железобетонными дотами, замаскированными пулеметными гнездами и густо заминирован. «Скорей бы перейти Днепр. И гнать их, гнать, проклятых, до самой границы, до самого Берлина».

Приказ о форсировании Днепра был получен в 104-м гвардейском стрелковом полку в ночь с 25 на 26 сентября.

Дул пронизывающий холодный ветер, и крупные капли косого дождя хлестали лица солдат. С вражеского берега то и дело взвивались ракеты. Плоты с орудиями и лодки с пехотой уже достигли почти середины реки, когда ослепительно-яркий луч прожектора, разрезая темноту ночи, скользнул над головами солдат, упал вниз и заплясал по лодкам. «Заметили!» — подумал Кукарин.

И точно, с крутого берега ударила батарея тяжелых немецких минометов, и крупнокалиберные пулеметы прочертили темноту полосами трассирующих пуль. И сейчас же с левого берега чиркнули по небу огненные хвосты. Это «катюши» ударили по врагу, накрывая целые участки, где сосредоточены огневые средства противника.