Ради острых ощущений
Шрифт:
– А Хамбер… в порядке?
– Кажется, вчера он пришел в сознание, но еще не может отвечать на вопросы. Вам разве не сообщили, что он вне опасности?
Я покачал головой.
– Тут народ не из болтливых. А как Элинор?
– Хорошо. Небольшая слабость, больше ничего.
– Мне страшно жаль, что она впуталась в эту историю. Это я во всем виноват.
– Нет, дорогой мой, она сама, – возразил он. – И вот еще что, Дэниел… насчет Пэтти… я вам такого наговорил…
– К черту все это, – прервал я. – Нечего ворошить старое. Когда вы сказали «освободят», вы
– Да.
– В таком случае я бы хотел убраться отсюда немедленно. Вы ничего не имеете против?
Он огляделся кругом и непроизвольно поежился. Встретившись со мной глазами, он сказал извиняющимся тоном:
– Я не предполагал ничего подобного. Я слегка усмехнулся.
– Я тоже.
Мы отправились в Лондон – сначала машиной до Ньюкасла, а оттуда поездом. Из-за задержки в полиции, связанной с обсуждением некоторых формальностей (мне еще предстояло выступить свидетелем на следствии по делу о смерти Эдамса), вожделенную ванну пришлось отложить – иначе мы опоздали бы на экспресс Флайинг Скотсмен» [19] , в котором у Октобера были заказаны места. Я не успел даже переодеться.
[19] «Флайинг Скотсмен» («Летучий Шотландец») – железнодорожный экспресс Лондон – Эдинбург.
Войдя за Октобером в вагон-ресторан, я собрался было сесть напротив него, но тут официант схватил меня за локоть.
– Эй, ты, – грубо проговорил он, – выметайся отсюда! Здесь только для первого класса.
– У меня билет в первый класс, – мягко объяснил я.
– Да что ты? А ну-ка, покажи.
Я вынул из кармана кусочек белого картона. Он фыркнул и показал головой, что я могу сесть. Затем обратился к Октоберу:
– Если он будет вам мешать, сэр, вы только скажите мне, и я его быстренько выведу, с билетом он или без билета.
И он ушел, покачиваясь в такт движению поезда. Нечего и говорить, что весь вагон-ресторан немедленно повернулся, чтобы разглядеть наглеца. Я с улыбкой уселся напротив Октобера. У него был чрезвычайно смущенный вид.
– Не беспокойтесь за меня, – сказал я. – Я уже привык. – В эту минуту я осознал, что и в самом деле привык к подобному обращению и что меня это больше не волнует. – Но если хотите, можете делать вид, что не знаете меня. – Я открыл меню.
– Обижаете.
Я улыбнулся ему поверх меню.
– Хорошо.
– Ей-богу, Дэниел, вы неподражаемы. Вас можно сравнить только с Родди Беккетом.
– Мой дорогой Эдуард… разрешите предложить вам хлеб.
Он засмеялся, и мы продолжили свой путь в Лондон, вполне довольные друг другом, – самая странная на вид пара, чьи головы когда-либо покоились на крахмальных белых подголовниках поезда британской железной дороги.
Я налил себе еще кофе и взглянул на часы. Полковник Беккет опаздывал на двадцать минут. Голуби мирно сидели на подоконнике, а я поудобней устроился в кресле и с удовольствием вспомнил свой визит к парикмахеру Октобера, который подстриг
– Ну вот, теперь мы больше похожи на джентльмена, а? Но я бы еще предложил… помыть голову.
Я с готовностью согласился на мытье головы, после которого граница чистоты прошла по середине моей шеи. Потом, в доме Октобера, я испытал фантастическое блаженство, шагнув из своего грязного барахла в большую горячую ванну, и удивление, облачившись в собственную одежду. Я посмотрел в зеркало – оттуда на меня глядел человек, приехавший из Австралии четыре месяца назад, человек в хорошем темно-сером костюме, белой рубашке и синем шелковом галстуке. По крайней мере, это была прежняя оболочка. Но внутри я уже не был прежним, и никогда не буду.
Я спустился вниз в малиновую гостиную, где Октобер торжественно обошел вокруг меня, протянул мне стакан сухого шерри и заявил:
– Невозможно поверить, что вы тот самый молодой бандит, с которым я ехал в поезде.
– Это я, – сухо заверил я, и он расхохотался.
Он усадил меня в кресло спиной к двери и пустился в светскую болтовню о лошадях, пока я потягивал шерри. Интересно, что у него на уме, подумал я, глядя, как он с каким-то неуверенным видом бродит вокруг камина.
Вскоре мое любопытство было разрешено. Дверь отворилась, он посмотрел поверх моего плеча и улыбнулся.
– Я хочу вас кое с кем познакомить, – сказал он.
Я встал и обернулся. У двери стояли Пэтти и Элинор. Вначале они меня не узнали. Пэтти протянула руку и вежливо произнесла: «Как поживаете?», очевидно ожидая, чтобы ее отец представил нас друг другу. Я взял ее за руку и подвел к креслу.
– Присядьте, – предложил я ей. – Вас ждет большое потрясение.
Если с Пэтти мы не встречались три месяца, то Элинор видела меня всего четыре дня назад, во время своего рокового визита к Хамберу. Она сказала с сомнением:
– Вы очень изменились… но вы Дэниел.
Я кивнул, и она залилась краской. Блестящие глаза Пэтти остановились на мне, ее розовый рот открылся.
– Так вы… это правда? Малыш Дэнни?
– Да.
– О-о! – Ее лицо, начиная с шеи, тоже отчаянно покраснело, но на сей раз это была краска стыда.
Октобер наблюдал за их замешательством.
– Так им и надо, – сказал он. – Будут знать, как устраивать людям неприятности.
– О нет! – воскликнул я. – Вы к ним несправедливы… и потом, вы же не все им обо мне рассказали?
– Не все, – признался он, начиная подозревать, что у его дочерей было больше причин краснеть, нежели он предполагал, и что задуманная им встреча-сюрприз приобрела несколько неожиданный характер.
– Тогда расскажите сейчас, а я пока пойду поговорю с Теренсом… И еще… Пэтти… Элинор… – Их удивило такое обращение. – Память у меня короткая и вообще неважная.
Когда я вернулся в гостиную, у девушек был подавленный вид, а Октобер с беспокойством наблюдал за ними. Я подумал, что отцы могут неумышленно причинить сильную боль своим дочерям.