Ради жизни на земле (сборник)
Шрифт:
Иван Илларионович на минуту замолкает, лицо его становится задумчивым.
— Убили его у самого рейхстага, — вздохнул Кривенко. — Высунулся из люка на него посмотреть, а тут «юнкерсы» сзади налетели… Я погнал танк по прямой, потом резко рванул машину влево. Если бы продолжал идти прямо, не сидел бы тут сейчас с вами: на этой прямой три бомбы рядом легли.
Двадцать четыре года прошло. У Кривенко семья, три дочки растут. А сам он преподает в училище механизации— в том самом «Октябрьском», из которого сбегал в 41-м на фронт… В год празднования 20-летия
— Как будем встречать День Победы, гвардии старший сержант? — шутливо спрашивает его весной директор училища механизации Елин. — Выступишь?
— Наша победа нынче в поле, — отвечает Иван Илларионович. — Сеять ребята будут. А выступить — что ж, оно можно.
Прост он, правдив и скромен, как все мужественные и сильные люди.
С. ЧЕСТНОВ, гвардии капитан запаса
ИСТРЕБИТЕЛЬ ТАНКОВ
В домашнем архиве учителя казахской средней школы села Казгородок Муташа Сулейменова хранится небольшая, изрядно потрепанная тетрадь. Давайте заглянем с разрешения автора в этот фронтовой дневник наводчика, а впоследствии командира расчета 45-миллиметровой пушки, и вспомним вместе с ним, как все было.
Год 1944-й. Конец июня. Наши войска только что вышли на левый берег Днепра, заняли оборону вблизи Могилева. Я в составе батареи 45-миллиметровых пушек 364-го стрелкового полка 139-й Краснознаменной стрелковой дивизии [6] .
Бойцы отдыхают перед боем. У каждого свои думы, свои заботы. Вот к станине орудия привалился Вася Климов — наш командир орудия. Весельчак, балагур, каких редко встретишь. Стоит кому-нибудь загрустить по дому, по семье, как Климов вот он, рядом. И уже нет на лице солдата тоски-печали, а горькие думы уносятся прочь.
6
До этого М. Сулейменов служил в другой части стрелком. В июне 1942 года при освобождении от врага Калининской области он был ранен и эвакуирован в госпиталь. После выздоровления солдата перевели в 115-й запасной полк, а затем направили в 139-ю Краснознаменную стрелковую дивизию.
Как-то в первые дни службы в артрасчете, когда на боевых стрельбах я не поразил ни одной цели и, понятно, был в отчаянии, Климов подсел ко мне, хлопнул легонько по плечу своей сильной ладонью, спросил:
— Из Казахстана, значит?
Я удивленно посмотрел на Василия. Ждал, что он, как командир, за плохую стрельбу «стружку» снимать будет, а то чего доброго и в наряд пошлет. А тут… Сижу молчу. Климов как бы про себя продолжает:
— Слыхал про ваш край. Степи там, говорят, необъятные и пасмурных дней никогда не
Я улыбнулся. Хоть и горько было на душе, но улыбнулся. И стал рассказывать Климову о Казахстане, о богатствах, которые хранятся в недрах нашей Карагандинской области, о тучных хлебах, что шумят на полях колхоза имени Чкалова. И невеста, мол, есть, Алтынай звать, что в переводе на русский значит «золотая». Вот кончится война, сыграем шумную, веселую свадьбу.
Климов внимательно слушал мой рассказ, то удивленно вскидывая брови, то прищуривая свои светлые проницательные глаза. Потом сказал:
— Вот видишь, Муташ, какая у нас земля хорошая да богатая. А люди? А наши невесты? И эту землю, этот народ думают растоптать гитлеровцы…
— Не бывать этому, Василь! — крикнул я и сам удивился своей горячности.
— Правильно, Муташ, — поддержал меня Климов и тут же добавил: — Но, дружок, лозунгами да призывами врага не разобьешь. От каждого солдата и командира требуются выдержка, упорство, высокое мастерство. А ты вон… мимо…
Достал кисет, клок бумаги. И уже позднее, попыхивая самокруткой, добавил:
— Учись, Муташ. Тренируйся. Ни один снаряд, выпущенный тобой, не должен проходить мимо цели. Если трудно будет, помогу…
Стоит ли говорить, что после этих слов командира я всерьез занялся нашей «сорокапяткой». Через неделю-другую без промаха бил по целям, через месяц — стал наводчиком. А чуть позднее узнал, что Климов так же, как и я, призван в армию из Казахстана и хорошо знает наш степной край. Видать, тоже иногда грустил по дому, по родным местам…
Пишу на исходе дня. И не могу сдержать слез.
Только что похоронили Васю Климова, нашего командира.
…Бой разгорелся на рассвете 28 июня. Под прикрытием артиллерийских батарей и самолетов началась переправа. Днепр в районе Могилева не так уж и велик. Но попробуй переплыви даже маленькую речку, если по тебе хлещут очередями пулеметы, а тяжелые снаряды поднимают вокруг водяные смерчи.
Мы переплыли. На плоту. Всем расчетом. Дружно выкатили на крутой берег «сорокапятку», заняли полузасыпанный окоп, оставленный гитлеровцами, открыли огонь.
Весь день ухали взрывы, слышался треск пулеметов. Каждый дом, каждую улицу брали с боем. Стоило стрелкам ринуться в атаку, как Климов командовал нам:
— Вперед!
И мы поспевали за пехотинцами. Знали, что в боевых порядках стрелков огонь нашего орудия принесет больше пользы. «Вперед! Вперед!»
И вдруг команда оборвалась на полуслове. Я обернулся. Климов лежал у станины орудия, раскинув в стороны большие, опаленные в боях руки.
— Василий! Вась…
Командир был еще жив. И когда я подполз к нему, он тихо сказал:
— Вот и все, земляк… Отвоевался. А тебя ждет… Алтынай. Золотая, значит. Хорошее имя…
Август 1944 года. Весь день идет дождь, мелкий, надоедливый. Еще вчера подошли к городу Осовец. Хотели взять его штурмом, но не смогли: гитлеровцы прочно закрепились. Их пулеметы были установлены на высоте перед боевыми порядками нашего стрелкового полка. Высота господствует над окружающей местностью. Перед батареей стояла задача: по сигналу подавить пулеметные точки врага и вместе с пехотой ворваться в город.