Радуга 2
Шрифт:
— Рокнролл, — сказал он. — Аолумб, — ответили собаки. — Битва характеризовалась скоротечностью, порванными штанами и то ли мертвым, то ли притворяющимся псом.
Сука скомандовала нападение, Шура словил одного на сапог, другого зацепил за загривок руками, третья щелкнула зубами и отступила. Метко пнутая под живот, собака очень быстро утратила интерес к поединку, полетела, переворачиваясь в воздухе, как топор, и принялась ожесточенно вылизываться после приземления. Наверно, решила, чтоиспачкала свой чудесный мех, столкнувшись с сапогом. Другой пес недолго находился в руках Шуры, быстро скинутый в стенку. Издал совсем несобачий звук, наподобие «хэк» и остался лежать, отдыхая. А сука, подлая, одним ударом своих клыков порвала штанину. Ей бы щенков воспитывать, а она честным людям брюки рвет. Суслов слегка опечалился, снова схватил пса, валяющегося у стены за задние ноги и начал им, как клюшкой гонять прочее хвостатое воинство. Как Королева, Фламинго и Крикет.
Сука ретировалась быстро: поджала хвост, мстительно заскулила и убежала, проклиная про себя и обещая собрать все собачье воинство, чтоб позднее отметить здесь каждый колышек, каждую стену. Ощутивший на себе всю силу футбольного гнева пес долго не мог взять в толк, чего же от него требуется, зачем его посторонними собаками по мордам бьют. Наконец, кряхтя и стараясь держать задние ноги на ширине человеческих плеч, ушел и он.
Остался Шура с собакой на руках и мелкий, ходящий королем на задних лапах: он, без всякого сомнения, считал себя инициатором и победителем битвы. Большой пес так и не пришел в себя — что с ним дальше делать, Шура понятия не имел. Искусственное дыхание «рот в рот», точнее — «рот в пасть» он решительно отверг. Бегать с ней по деревне, пытаясь обнаружить хозяина, было не совсем разумно. Оставлять во дворе тоже негигиенично. Он быстро вскрыл дверь внутрь и выудил себе из кладовки лыжи с ботинкамии палки.
Так они и пошли за дом в направлении к лесу: Суслов и две собаки. Одна — на руках, другая путалась под ногами. Перекинутый через плечо, на манер охотничьего трофея, пес ужасно вонял псиной. «Был бы это благородный олень, как с картинки про Робина Гуда, пах бы, наверно, олениной», — думал Шура, скользя по насту. Мелкий рядом радовался и облаивал любые встречные кусты. Мертвую, или жестоко контуженую собаку он оставил под самой ближайшей сосной. Если в лесу водятся волки, то они обязательно наведаются к столь примечательному дереву.
Словом, Шура Суслов был настоящим укротителем, так что не беспокоился, если бы в облюбованном им «месте для костра» были еще кто-то, из числа друзей человека. Или врагов, но небольших габаритных размеров.
На крыше домика сидела одинокая птица весьма внушительных форм. Чем-то напоминала собой баклана, только вытянутого и с кривыми, как у альбатросов крыльями. «С таким размахом ей, поди, и взлететь-то тяжело», — подумал Шура, но птица поднялась в воздух легко и непринужденно, сделала круг над поляной и улетела в лес. Ноги ее, свободно свисающие, как у журавля, были вооружены хорошо различимыми когтями. «Просто птица Рух какая-то, схватит за загривок — и унесет в небо», — с опаской предположил Суслов, не решаясь некоторое время приблизиться к хибаре.
В избушке был бардак и запустение. Загадили в свое время преизрядно. И не лень было сюда для этого ехать. Он планировал провести здесь ночь, а утром разобраться, что делать дальше. Мысль о жене и детях как-то ненавязчиво все время выскальзывала из головы. Поэтому Шура, в меру своих возможностей, убрал хлам и безобразие. Посокрушался, как некурящий человек, отсутствию спичек, или зажигалки, но к удивлению обнаружил заветный коробок в приметном месте под самой крышей.
Когда он запалил костерок, стало веселее. Еды, конечно, не было в количестве, способном удовлетворить его аппетит, но на легкий перекус хватало. Шура постепенно сжег весь мусор, скопившейся здесь, поймав себя на том, что очень ответственно относится к этому занятию. Как тимуровец на апрельском субботнике.
Судя по подкрадывающимся сумеркам, солнце садилось достаточно рано. Наручные часы предполагали еще некоторое время светлому времени суток, но, видать, не срослось. Или настройка сбилась, или оборот Земли вокруг своей оси совершается несколько быстрее, чем в «нормальное» время. Он помнил один исторический момент, который всегда старательно обходили все творцы нашего прошлого, а именно — дипломированные специалисты, изучавшие минувшие века.
Как определялось время суток, если хронометры, как таковые, появились не так уж и давно? На выпуклый морской глаз, считали историки. То есть для ведения некоторого планирования были ориентиры только двух промежутков времени: закат солнца и его же восход. А между ними — дело вкуса. То есть — никакой хронометрии. Но так предки жить не могли, они же тоже люди. Сделали солнечные часы, песчаные и даже водяные. Откалибровали шкалу — и зажили себе припеваючи, прекрасно ориентируясь во времени и не теряя на пустые ожидания лишних моментов.
Есть такие древнейшие часы во многих музейных запасниках. Что характерно — зачастую показывают разную продолжительность суток. Ошибались неграмотные предки в подсчетах часов в сутках, говорят историки. Иногда 20 часов, как на самых древних, иногда 22. Так что же это получается: может и не бездна веков отделяет нас от былых грандиозных событий? Может, и не было тысячелетней истории Египта? Может, и так. Шура Суслов, отрешенно глядя на огонь, говорил себе, что время относительно. Не относительны только люди.
Сутки стали короче. За один миг. Нужно проверить, конечно, но все идет к тому. Природа изменилась. Так сколько же времени прошло? Для него, да и всех остальных соплеменников — нисколько. Сел в автобус, слез с автобуса. Был в одном мире — оказался в другом. За это время деревья выросли до небес, животные сказочно преобразились. По крайней мере, те, с кем довелось тут встретиться. Воздух — кристально чистый. Солнце, наоборот, не золотое, а красноватое. Что это — научный эксперимент мирового масштаба? Шура не питал иллюзий, что где-то вдалеке отсюда все осталось, как прежде. Что где-то продолжают угрожать «демократией» всему миру, где-то строят эпохальные планы о всеобщей муслимизации. Черта с два — все мы плыли в одной лодке. И теперь эта лодка для всех для нас развалилась, превратившись в убогий плот.
Но тогда остается другое объяснение: нематериалистическое. Точнее — не совсем материалистическое. Достаточно сделать одно допущение, и многое встанет на свои места. Божий промысел. Число Фибоначчи масштаба цивилизации.
Когда-то перепись населения библейским любимчиком Давидом послужила поводом для жесточайшей эпидемии чумы. Ну, сейчас переписывают всех, кого не лень. Тотально. Обмен паспортов, ИНН, страховые и медицинские полиса, номера банковских карт, чертовы выборы — подсчет потенциальных налогоплательщиков похож на охоту. Зачем? А догадайся, если фантазии не хватает — то для улучшения благосостояния народа. По крайней мере, какой-то его части. Здесь бедствие связывается с Богом косвенно. Точечное воздействие, на цивилизацию, как таковую, не очень сильно повлиявшее.
Космические катастрофы с участием Земли. Библейские упоминания. Да что там библейские — даже в «Калевале» о них можно прочесть. Шура хмыкнул, глядя на синие язычкипламени, весело пляшущие на комкающихся боках пластиковой бутылки от пива «Охота»: при желании можно поменять местами ссылки на Библию и родную «Калевалу». Все наши планеты — как кегли. Сбил одну — зашатались другие. Результаты — бури, землетрясения, ночь длиной в год, голод и болезни. Не из куска ли Земной плоти получилась Луна? Из той, что была когда-то на месте глубочайшего и таинственного Тихого океана? Опять Божья воля не совсем явная. Наказал, но не убедил.