Радуга Над Теокалли
Шрифт:
Иш-Чель несли в пестрых носилках, она бросила последний взгляд на дворец и, обречено, вздохнула. Ей оставалось жить совсем чуть-чуть… Толпа стала редеть, едва процессия приблизилась к стенам города. С жертвами оставались только носильщики, охрана и весь штат жрецов бога Чаку.
Дорога пошла в гору, и когда она стала совсем узкой, жрецы приказали девушкам покинуть носилки. Теперь они должны были идти сами по узкой тропинке. Иш-Чель осматривала окрестности, которые уже освещали первые лучи восходящего солнца.
Она старалась запомнить все: прохладный воздух, аромат цветов, распускавшихся навстречу новому дню; зеленую растительность, бьющую по глазам, но такую близкую и родную, что хотелось упасть на землю и остаться с ней навсегда. Ей казалось, что она это видит впервые, но было больно, потому что на самом деле это было в последний раз. Небо чистое и ясное, как ее глаза, манило и звало…
И тут Иш-Чель заметила далеко-далеко впереди радугу, вернее ее краешек. Жрецы также увидели это и радостно загалдели, торопя свои жертвы — бог Чаку приветствовал бывшую госпожу Коацаока, он опускал ей лестницу. Но для Иш-Чель же появление радуги имело другой смысл. Она воспряла духом, потому что поняла — богиня приветствует ее и посылает знак — она будет жить!
С этой мыслью женщина начала более зорко оглядывать окрестности, чтобы не пропустить момента, когда можно будет спастись.
Но процессия подошла уже к скале, возвышавшейся над рекой, которая за последние дни порядочно обмелела. Жрецы снова приступили к молитве, а Иш-Чель внимательно осматривала место, куда ей предстояло падать. Осмотр не обрадовал ее и не вселил надежды: скала обрывалась отвесно, а снизу поднимались острые зубастые камни, подножие их было скользким, между ними бежала вода. Только чуть дальше, всего в десяти шагах река становилась глубокой и быстрой, сливаясь с многочисленными ручейками в одно русло.
"Как же мне добежать до этого места?!" — Иш-Чель уже не сомневалась, что именно в этом было ее спасение.
Пока жрецы довершали ритуал, охрана зорко следила за каждым движением девушек. Это и стало их роковой ошибкой, которая принесла жертвам неожиданное освобождение.
Передовой отряд ацтекских воинов-ягуаров следил за процессией из чисто алчных соображений. На приносимых в жертву было надето столько золотых украшений, да и сами девушки были красивы и юны, что устоять перед соблазном их захватить ацтеки не могли. Что касалось религиозного вопроса, то ацтеки чтили только своих богов.
На какое-то мгновение строй стражников разомкнулся. Воины позволили себе расслабиться, потому что к каждой девушке подошел жрец, и цепко схватив несчастную за плечи, приготовился скинуть ее на камни. Ощутив прикосновение крепких пальцев на своих плечах, Иш-Чель готова была уже проститься с мелькнувшей мыслью о возможном освобождении — оттолкнуть, вырваться или бежать в цепкой хватке жреца, было бы наивным безумством. Она забилась в руках жреца, понимая, что упускает последнюю возможность спастись. Жрец не ожидал сопротивления и от неожиданности слегка расслабил свою хватку. Именно в этот момент с жутким воем ягуаров на них бросились ацтеки…
От неожиданности, потрясенные жрецы выпустили свои жертвы и схватились за ножи, отчетливо понимая, что теперь уже их жизни под угрозой. Иш-Чель не стала терять драгоценного времени — для нее что жрецы, что ацтеки, все было едино. Она воспользовалась внезапной свободой, замешательством и бросилась бежать вдоль обрыва… Легкий толчок и она бросилась в реку…
Вода подхватила, обдав прохладой, и понесла, круча и ударяя о камни и дно. Иш-Чель упорно боролась за свою жизнь, теперь ничто не могло заставить ее опустить руки! Когда течение стало тише, она попыталась вылезти на берег, что было непросто. Ее руки и ноги (Иш-Чель выползала на четвереньках) утопали в грязи и тине. Ползти на берег оказалось намного труднее, чем барахтаться в реке.
Усилием воли женщина наконец-то выбралась на берег и обессиленная упала передохнуть. Не успев отдышаться, она услышала предательское хлюпанье грязи и, оглянувшись на реку, с ужасом увидела вылезающих ацтеков. Несколько воинов прыгнули за нею следом, но она этого не заметила.
Иш-Чель не успела даже вскочить на ноги, как двое воинов накинулись на нее и стали срывать дорогие украшения, выкручивая руки. Содрав с нее все золото и разорвав при этом одежду, мужчины заспорили — кто первый начнет ее насиловать. Жесты и мимика воинов была столь красноречива, что Иш-Чель не раздумывала, а первая ударила одного из них ногой в пах. Но другой быстро опрокинул ее на спину. Началась настоящая свалка. Иш-Чель боролась, как дикая кошка. Они валялись в грязи и тине, увязая и придвигаясь, все ближе к воде.
Но тут раздался громкий оклик. Ацтекам хорошо был знаком этот голос. Один из воинов попытался подняться, ему это удалось, схватив добычу за волосы, перепачканный, он поволок Иш-Чель за собой.
На твердой почве, занимая все пространство берега, стояли ацтеки во главе с Амантланом. Предволитель сурово оглядел дравшихся солдат и, сдерживая смех, приказал занять место в отряде. Товарищи по оружию встретили их не столь тактично — они подняли вояк на смех, передразнивая и показывая, как те смешно выглядели, когда не смогли справиться с одной женщиной. Переждав смех, воины обратились к вождю со своими претензиями, постоянно указывая на Иш-Чель. Они уже поделили золотые украшения пленницы, но никак не могли решить, кому будет принадлежать она.
Вождь переводил взгляд с одного на другого, затем на грязную и оборванную Иш-Чель, не блещущую красотой. Потом, чтобы прекратить спор, он заявил на нее свои права, наступив ногой ей на спину. Затем последовало краткое распоряжение. Иш-Чель связали, и отряд наконец-то двинулся вниз по реке, обходя город стороной.
Ацтеки стояли военным лагерем в двух часах ходьбы от Коацаока. Иш-Чель потрясло такое количество боевых отрядов — ацтеки действительно пришли не за данью — они пришли воевать. Пленницу поместили в шалаш, оставив связанными только руки. Там же она обнаружила остальных девушек, которых готовили ей в сопровождение к богу Чаку. Все были живы, но напуганы: готовясь к смерти, они верили в свое счастливое предназначение, а пленение ацтеками лишило их счатливой и беззаботной жизни в чертогах бога. Примешивался еще и страх за судьбы родных, чьи просьбы они не донесли; он угнетал девушек, давил на них, пугал неизвестным исходом.
Иш-Чель не разделяла горя своих несостоявшихся спутниц — краткий миг свободы воодушевил ее. Главное, что она жива, а там, кто знает… Поэтому все жалобные причитания вызывали у нее если не гнев, то раздражение и досаду. Но она стремилась их погасить, понимая, насколько тяжело девушкам.
Ночью девушки начали хныкать.
— Замолчите! Вы живы, а это главное!
— Лучше было умереть, чем попасть в руки ацтекам!
"Возможно, для вас всех это и луше, но не для меня! Я хочу, и буду жить!"