Радужная пандемия

В её распахнутых глазах отражались пляшущие языки костра. Грудь маленькая, с твёрдыми ягодками сосков поднималась и опускалась в такт дыханию. Длинные волосы разметались по ложу из лапника бронзовой рекой, чувственный рот, такой влажный, такой сочный, словно спелая клубника слегка приоткрылся. Он не удержался, коснулся нижней губы языком, ощущая, как в области сердца что-то болезненно, но так сладко сжимается, как в штанах становится тесно, а по коже бежит тысяча мурашек. Мягкая, податливая, словно глина и невероятно тёплая, вот какой сейчас была эта ведьма. Схватить, прижать к себе, вдохнуть её запах полной грудью, а потом долго,

Девушка выдохнула, издав протяжный стон, и это оказалось последней соломинкой, переломившей хребет верблюда его терпения и самообладания.

Он накрыл её своим телом, уткнулся лицом в шею, провёл языком от подбородка до ключиц, проник рукой под футболку, игнорируя предупреждающий треск ткани, обхватил холмик груди. Боже, какая нежная, какая хрупкая, какая податливая и как дрожит. Если он не возьмёт эту ведьму прямо сейчас, если не сделает её своей, то умрёт. Желание, огненным, когтистым зверем поселившееся в нём разорвёт его на клочки. Их тела должны соединиться, это неизбежно!

Запах хвои и свежей майской листвы дурманил, кружил голову. Луна щедро поливала верхушки деревьев расплавленным серебром, то и дело вскрикивала ночная птица, уютно трещал костёр, отплясывая свой древний танец. А поленья и сухие ветки сгорали, подчиняясь натиску, отдавая себя, принимая жар огненных объятий.

Вот и эта ведьма сгорит, прямо сейчас, в жаре его страсти, расплавится в нежности.

– Моя, – прорычал он, прикусывая маленькую, гладкую и розовую мочку её уха. – Тебе не уйти от меня.

Проснувшись, он увидел те же глаза, что были там, в лесу, в его странном, часто-повторяющемся сне. Только в тех, из сна, плясал костёр, а в этих, закрытых стёклами очков противочумного костюма, застыл страх, и отчаяние, и усталость.

В вену вонзилась игла, и он вздрогнул, поморщился. Чёрт! Ну почему же так больно?

Палату заливал противный белый свет зимнего дня. Медсестра с карими глазами отошла к соседу, послышался хруст раскрываемой упаковки шприца.

На краю затуманенного сознания маячила какая-то мысль, скользкая и юркая, как рыба, назойливая, словно муха. Она звенела, жужжала, пока наконец не оформилась в здоровое, крепкое подозрение. Чутьём опытного инквизитора второго ранга он ощущал действующую ведьму. Ведьму, обрушившую на Конгломерат страшную, смертельно-опасную болезнь. Скольких уже сгубила радужная лихорадка? Число заболевших, если верить сводкам новостей, росло в геометрической прогрессии. Люди заболевали, попадали в больницы и умирали. Но он должен выжить, победить заразу, чтобы избавить мир от этой жуткой твари.

Вот так удача! Перед ним действующая ведьма- актриса, самая редкая и самая опасная из ведьм. Опасная, так как ведьме- художнице, для того чтобы колдовать нужны мольберт и краски, ведьма- певица ворожит голосом, ведьму- танцовщицу можно вычислить по плавности тела, по осанке и походке. А вот актриса незаметна, её очень трудно поймать, трудно проконтролировать. Редкая, потому что такие активизируются раз в десятилетие. Именно по их вине и происходят различные катаклизмы. Пятнадцать лет назад, когда он был ещё зелёным стажёром, инквизиторы всего Конгломерата гонялись вот за такой же ведьмой-актрисой. Девица наворожила жуткую засуху. Он отлично помнил, как шёл на службу, а к спине липла, промокшая от пота рубашка, как резко воняло гарью выжженных полей и горящих торфяных болот, как плавился асфальт. В тот день он получил известие о смерти матери. Сердце пожилой женщины, как и сердца многих пожилых людей в тот год, не выдержало испытания жарой. Девицу, наглую и вульгарную, поймал инквизитор третьего ранга из небольшого приморского городка, итут же стал народным героем. Удостоился звания заслуженного инквизитора Конгломерата и получил медаль из рук самого императора. А ведь если пробить эту медсестричку по базе, выяснится, что она чиста, как белый снег, с хорошими, правильными документами, отличной характеристикой и полным отсутствием аномальных способностей. В инквизиции уже давно буйным цветом цветёт коррупция, лишь он – дурак неподкупный, принципиальный и жестокий. Его уважает и ценит начальство, боятся подчинённые и ненавидят ведьмы. Ненавидят до дрожи, до панических атак, до желания умереть на месте, лишь бы не попасть к нему в руки. Зеленоглазая смерть, зверь, хищник, безжалостная машина, всё это о нём – Архипе Новикове инквизиторе второго ранга.

– Ничего, дорогая кареглазая сестричка, недолго тебе осталось бегать в своём скафандре, колоть укольчики и посылать эротические сновидения! – думал второй инквизитор, слушая стоны и хрипы соседей по палате. – Я приду за тобой, и тебя больше ничего не спасёт.

Вот только, как говорится, подозрения к делу не пришьёшь. Нужны факты, достоверные, неопровержимые, непосредственно из её рыжей, хитрой головы. И он обязательно придумает, как их оттуда достать. Да и почему он решил, что девица рыжая? Что это и есть та самая ведьма из ресторана? Голос искажён респиратором, на глазах очки.

– А если эта девчонка не виновна? – вкрадчиво шепнул внутренний голос, и Архип тут же ощутил эрекцию. Перед глазами возникли яркие картинки недавнего сна.

– А если невиновна, – ответил сам себе инквизитор второго ранга. – Мне останется лишь одно, схватить, запереть, опутать сетью своей страсти, привязать к себе так, чтобы и шелохнуться не смела. Я спрячу её от всего мира, оставлю только для себя, ведь это в конце концов в моей власти. И никаких противочумных костюмов, никаких уродливых очков и капюшонов. Буду зарываться пальцами в бронзу её волос, тонуть в шоколадной бездне глаз, ласкать белое, мягкое тело.

Проклятая лихорадка! Не даёт сосредоточиться, отделить важное от суеты, туманит голову, путая мысли.

Наверное, он простонал вслух, так как ведьма обернулась.

– Воды? – участливо спросила она.

Чёртова ведьма! Да от её голоса у него- нутро переворачивается.

Перед лицом возник стакан воды. Инквизитор осушил его жадно, в несколько крупных глотков. Жар, наполнивший тело, грызущий и царапающий, отступил. На время съёжился, затаился.

Стакан исчез, а сестричка отвлеклась на другого пациента.

– Проклятье! Она не должна вот так свободно болтаться по палатам, подвергая себя риску! Она вообще не должна быть свободной, – думал он, погружаясь всё глубже в пучину боли. Ему казалось, что его лёгкие набиты осколками стекла, и они, эти осколки ворочаются, впиваясь в нежные, такие уязвимые, беззащитные ткани. Но он выживет, а там одно из двух, либо- карьерный рост и слава в масштабах всего Конгломерата, либо- рыжая бестия в его постели. Инквизитора второго ранга вполне устраивали оба этих варианта.

Через десять минут, я пожалела о том, что пришла в этот ресторан. Не радовало даже вечернее платье, тёмно-синее, атласное, с открытой спиной. И на что я рассчитывала, когда спешила сюда? Забыться в вине? Пожаловаться на житьё-бытьё бывшим однокурсницам? Похвалиться своими достижениями? Ведь мы всегда, достигая чего-то, меняясь, наивно полагаем, что наши приятели стояли на месте и продолжали оставаться балбесами, разгильдяями и глупыми мечтателями.