Ракетчики
Шрифт:
Строгий полковник Берг вернул мне удостоверение. Это он руководил операцией по уничтожению диверсантов.
— Не высовывайтесь и близко не подходите. Если жизнь дорога.
— Мне очень важно посмотреть на этот бой, полковник. Я не собираюсь лезть вам под руку, давать идиотские команды.
Видимо, полковник поверил. Сжалился, дал бинокль и совет. Я сумел рассмотреть поле боя из верхнего этажа АТМ-банка. Так и есть. Так, как жаловался на судьбу и русских, Берг. Перед корпусом всё пространство устлано парой сотен тел. Ещё дымилось три бронетранспортёра. Это морпехи пробовали провести штурм. Задавили огневые точки, загнали за стены русских бойцов, вооружились тактическими щитами и рванули. Всех их положил М1114-й, который русские, каким-то чудом,
На восточной стене здания что-то громыхнуло. Эта стена не просматривалась, так как я наблюдал за боем с юго-запада. Затем, сквозь пыль, я рассмотрел танк, стреляющий из-за молельного дома. Через пару минут, после того, как танк послал русским больше десяти снарядов в стену, из окна выкатилась фигура. Этот русский был облачён в бронежилет, в руках держал РПГ. Русский выглянул из-за угла, собираясь стрелять. В это время его начали прошивать пули. Это было видно по фонтанчикам крови. Хороший бинокль дал полковник. Русский покачнулся, казалось, это ещё не упавший труп, столько пуль в него вонзилось, тяжело осел на правое колено, но… Это невероятно! Он выровнялся, каким-то чудом перестал замечать пули и сделал, наконец, выстрел из гранатомёта. Танк замолчал. Не сдетонировал боекомплект, не загорелся топливный бак, но танк замолчал. Скорее всего, экипаж погиб. А этот русский солдат упал. Упал и больше не шевелился. Он умер, погиб, но победил. Победил себя, и попутно победил своих врагов, нас, американцев. Смит не был зашоренным крикуном и фанатиком. Он вполне понимал, что творится сейчас внутри всех американских солдат, которые видели этот поединок человека и танка.
Ага, появилась крылатая кавалерия. Апачи. Боевые вертолёты. Сейчас они русским… Вертолёты зашли с запада, мне было хорошо их видно. Я увидел, как тела «стрекоз» стали рвать пули. Сначала — первого вертолёта, потом — второго. Осыпалось остекление, отлетали лопасти, кабину пилотов заполняли брызги крови и ещё чего-то. Второй вертолёт просто загорелся и упал, умерев ещё в воздухе. А с первым вышло ещё хуже. По всей вероятности, пилот успел дать команду на отстрел реактивных снарядов. Вертолёт потерял управление, провернулся, а снаряды продолжали вылетать. Разрывы накрыли разворачивающуюся за 3-м корпусом миномётную батарею. Грузовик с минами взлетел на воздух, отсалютовав павшим пилотам. Как потом, позже, после боя, мне удалось выяснить, Берг пытался атаковать позиции русских вертолётами ещё два раза. Если первые вертолёты, которые я наблюдал, упали в полутора километрах от здания, то следующую пару Берг потерял на трёх, а последнюю: на восьми километрах. Эта дистанция является предельной для стрельбы ракетами AGM-114 «Хэлфаер». Как русские умудрялись сбивать вертолёт на такой дистанции, выяснила экспертиза: удивительно точными выстрелами из крупнокалиберной снайперской винтовки русского производства «Выхлоп». Впрочем, это тоже было ненормально: винтовка рассчитана на стрельбу до 2.5 километров. Дальше — только неприцельная стрельба. Но пуля сохраняет убойную силу и на восьми километрах. Чуть позже секрет выяснился. Но, буду рассказывать по-порядку. Ближние вертолёты были сбиты очередями из наших браунингов М2.
Бой продолжался. «Хаммер», который русские затащили на крышу, выехал на юго-западный угол. Я вгляделся в лицо стрелка. Молод, красив, мужественен. Мои локти стояли прочно на подоконнике, бинокль был военный, добротный, 20-ти-кратный. Лицо русского было видно достаточно чётко. Создалось впечатление,
Локальная неудача с вертолётами и жест русского настолько меня впечатлили, что я решил действовать активнее. Вернувшись к Бергу, я застал ещё одну странную картину: укатывались восвояси четыре танка. У них были оторваны стволы и побита оптика. Механики-водители открыли люки и управляли танками визуально, с открытых люков.
— Полковник, что случилось с танками?
— Ничего хорошего. И не только с танками. Мы потеряли уже шесть вертолётов. Придётся применять боевую авиацию.
— Поясните, я, всё-таки, не специалист. Что именно случилось с танками и что не так с авиацией?
— Танки выведены из строя. Ладно, оптику осколками разрывных пуль могло посечь. Это ещё можно понять. А стволы?! Знаете, почему их оторвало?! Попадание в канал ствола посторонних предметов!
— Не понимаю…
— Ёп! Что тут непонятного! Они пуль накидали! Прямо в канал ствола! Из браунинга или из ещё чего. С километра! На это снайперы не способны!
— Это точно? Что говорят ваши снайперы?
— Ничего. Они все убиты. За последние пять минут картина боя изменилась радикально. У меня повалили косяками потери. И появились чудеса, вроде сбитых с предельных дистанций вертолётов и этих танков. В чудеса я не верю, но…
— Но?
— У меня друга привезли. Из Турции, давно уже. Когда я с ним по телефону разговаривал, то он мне о подобных чудесах рассказывал. Связывал их с армянами. Тогда я ему не поверил. А через месяц он сам приехал в горшочке. Пепел хранит могила, салют отгремел, жена в слезах… А я только теперь поверил другу, когда сам с этим дерьмом столкнулся. Можете писать докладную начальству. Пускай меня комиссуют, как психа, но я никого ни на какой технике туда близко не подпущу. Буду ждать гаубиц.
— А авиация?
— Штурмовики армяне собьют, как те вертолёты. Нужно бомбить с высоты, хотя бы со средней. Упадёт точность. Управляемые бомбы дорогие, трудно выбить разрешение на применение. Но людей терять надоело, буду пробовать бомбить, если артиллерия стратит. Гаубицы будут через три часа, не раньше.
— Понятно. Скорее всего, вы правы, полковник. Там есть Робин Гуды. Ещё. Мне нет нужды писать рапорты. Я сам могу приказать кому угодно и что угодно. Вот мои полномочия, читайте.
— Ого! Что ж сразу не показали?
— Не знал, что захочу вмешиваться. Думал посмотреть со стороны, да и всё. Теперь так… Вам не повредит передышка: я вижу у вас множество раненых. О перемирии я, скорее всего, не договорюсь. И о сдаче — тоже. Но мне крайне любопытно посмотреть на них. Я туда схожу. Как бы, на переговоры. Прикажите своим людям прекратить стрельбу. Всем. Если я не вернусь через тридцать-сорок минут — считайте меня погибшим и действуйте по своему усмотрению.
— Да, господин!
Я снял каску, бронежилет, спортивную куртку. Поднял руки вверх и пошёл к русским. Стоило бы какую-нибудь белую тряпку найти… Поздно, надеюсь, получится и так. Я должен был бы бояться. Но вместо страха был подъём духа, азарт. Я вспоминал жест русского и предвкушал прикосновение к тайне. К зданию дали подойти вплотную. По дороге насмотрелся на наших убитых морпехов: кровь, расколотые черепа, оторванные руки, ноги. Пара человек ещё подавала признаки жизни: шевелились, стонали. Один громко кричал поодаль — его «успокоила» русская пуля. Это было где-то в середине моего пути. Чуть не уссался, страшно стало, но поворачивать поздно. Вполне может быть, зная русских, это была пуля милосердия, а не цинизм.