Ракетный полет из Каменного Брода в Санкт-Петербург и обратно, или романтическое путешествие барона фон Мюнхгаузена на берега реки Лугань
Шрифт:
Мюнхгаузен поднял бокал на уровень глаз, несколько секунд рассматривал сквозь стекло и вино пламя свечи, потом спросил:
– Как ты думаешь, сколько существует род людской?
– Трудно сказать... Я как-то спрашивал об этом у нашего пастора. Он считает, что мир был сотворен примерно шесть тысяч лет назад. Следовательно, и весь род людской - тоже.
– Это по Библии, - кивнул барон.
– А если исходить из научных построений - в частности, из моих рассуждений во время нашего кругосветного путешествия на корабле "Шмыгль" десять лет назад, - Земле должно быть около четырех-пяти миллиардов лет.
Он одним глотком допил вино из бокала и улыбнулся:
– А это значит, мой дорогой Томас, что мы уже давно имеем право воспользоваться для своих личных целей одним дополнительным днем в году!
Короче говоря, этим "дополнительным днем в личных целях" барон решил воспользоваться именно во время своего бракоразводного процесса, и подписал судебные документы тридцать вторым мая.
9.5
Конечно же, разразился грандиозный скандал. Суд счел себя оскорбленным, и судья тотчас же закрыл заседание.
Впрочем, шанс еще все поправить оставался. Бургомистр стал уговаривать Мюнхгаузена отказаться от своей идеи внедрить дополнительный день в летоисчисление города и вообще отказаться скопом от всех приключений, так замечательно описанных в книгах господ Распе и Бергера. Следовало всего лишь написать что-то вроде официальной записки: "Я, барон фон Мюнхгаузен Карл Фридрих Иероним, заявляю, что я - обыкновенный человек. Я никогда не летал на Луну, не скакал верхом на ядре, не поднимал себя за волосы из болота..." Ну, и так далее, по всем пунктам.
Когда бургомистр озвучил это условие, лицо Мюнхгаузена сделалось вдруг неимоверно бледным. Не глядя ни на кого, он совершенно бесцветным голосом произнес:
– Что же, господа... Так тому и быть - я все напишу... Если тридцать второе мая никому не нужно, пусть будет так, как вы хотите...
Несколько секунд барон стоял молча. Потом едва слышно продолжил:
– День, который никому не нужен... В такой день трудно жить, но, наверное, легко умереть...
Его взгляд, какой-то необычайно тусклый, неживой, скользнул по нашим лицам:
– Пусть возрадуются все мои недруги - через пять минут барона Мюнхгаузена не станет. А вы, друзья мои, можете почтить его память вставанием и минутой молчания!
Мы обескуражено замерли, а он немедля проследовал в свой кабинет. Я слышал, как звякнула внутренняя щеколда.
Фрау Марта беззвучно плакала, серебристые слезинки скатывались по щекам. Бургомистр тер виски пальцами и механически повторял одну и ту же фразу: "Наверное, так будет лучше... Так, наверное, всем нам будет лучше..." Я привалился спиной к стене, сердце колоколом било в самые уши, в голове стоял вязкий туман.
Из-за дверей кабинета барона вдруг грохнул выстрел.
Что было потом я помню очень плохо. Помню, что мы стучали в запертую изнутри дверь. Помню, как лишилась чувств фрау Марта и осела на руки бургомистра. Помню, как прибежали слуги, и кто-то начал ковыряться в замке. А потом мир вдруг смазался, потек и рухнул в темную пропасть. Я и сам упал в обморок.
...Окончательно пришел в себя только через неделю. Открыл глаза - и сразу понял, что мир стал другим. Кто-то из слуг сообщил мне, что барона больше нет. Похороны состоялись третьего июня,
Глава десятая. За тем, или садовник Мюллер и третья мюнхгаузеновская лунная экспедиция
10.1
После смерти барона Мюнхгаузена почему-то вдруг возлюбили все. Бернардина-Якобина водила экскурсии "Жизнь и быт Карла Иеронима фон Мюнхгаузена" по нашему замку - и, поверьте, желающих лично увидеть апартаменты моего упокоившегося друга оказалось предостаточно.
Ее любовник Рамкопф-Хюден читал лекции по "статической бароновой физике" в местном коммерческом лицее, на которых с пеной у рта доказывал то, что раньше отрицал, - что Карл Иероним смог таки вытащить себя из болота за волосы, мчался по воздуху верхом на ядре и дважды летал на Луну. Якобы перед тем, как первый раз коснуться подошвой ботфорта лунной поверхности, мой друг даже произнес историческую фразу: "Это маленький шаг для отдельного человека, но огромный скачок вперед для всего человечества". Я чесал в затылке, напрягал память - ведь я в тот момент был рядом с Мюнхгаузеном и вторым ступил сапогом в лунную пыль, - но ничего подобного припомнить не мог. Впрочем, опровергать домыслы Рамкопфа-Хюдена не стал...
Видимо мое молчание оценили по достоинству, и вскорости мне по почте пришло письмо из мэрии, в котором бургомистр предлагал возглавить "Совет ветеранов приключений и путешественников имени барона Мюнхгаузена". Я, впрочем, поразмыслив, отказался. С детства не люблю все эти политические цирлихи-манирлихи.
Прошло три долгих и тоскливых года. Я все так же служил экономом при замке Мюнхгаузенов и полностью ушел в хозяйственную рутину. Закупка провизии, заготовка кормов, счета и финансовые отчеты перед налоговой инспекцией герцогства... Иногда мне даже начинало казаться, что так было всегда, а мои и Мюнхгаузена приключения и путешествия - всего лишь длинный, яркий и приятный сон.
10.2
В конце июня 1800 года судьбе было угодно привести меня в небольшой цветочный магазинчик на окраине Ганновера - ходили слухи, что его владелец, садовник Мюллер, выращивает какие-то совершенно необычные розы. Бернардина-Якобина возжелала, чтобы у нее по утрам теперь всегда были свежесрезанные цветы.
Владелец магазинчика встретил меня с распростертыми объятиями, и тут же принялся с увлечением рассказывать, какие у него имеются замечательные растения.
Он говорил с жаром, весьма увлеченно, - а я вдруг узрел в этом человеке моего друга, барона фон Мюнхгаузена! Не смог сдержаться и сказал ему об этом.
И о чудо! Садовник Мюллер тут же снял шляпу, очки, сорвал наклеенную на лицо бороду, и я в самом деле увидел перед собой Карла Иеронима, того самого Мюнхгаузена, которого знал много лет и с которым так неожиданно и трагично расстался три года назад!
– Барон! Боже мой, это вы!
– Я, Томас, я, - он тоже не смог скрыть своего волнения и даже смахнул с глаза слезу.
– Но как?... Как это возможно?
– У меня дрожали губы.
– Вас же похоронили... Я сам не раз бывал на вашей могиле!