Ракетный полет из Каменного Брода в Санкт-Петербург и обратно, или романтическое путешествие барона фон Мюнхгаузена на берега реки Лугань

Чебаненко Сергей

Брови императрицы взметнулись вверх. Она поджала губы, фыркнула и сказала:

– Таланты сих двух прохиндеев мне хорошо известны, сэр Карл Чарльз! Этим господам лучшей наградой будет сохранение на плечах голов и предохранение от усекновения их длинных и лживых языков!

– Ваше Величество!
– Мюнхгаузен густо покраснел.
– Матушка! Честью офицера клянусь, что ни словом, ни делом не оскорбил чести Вашей! А если таковые факты откроются, распорядитесь немедля снести карающей рукой мою голову!

С этими словами Карл Иероним шагнул вперед и опустился

на колени перед императрицей. Кряхтя и скрипя костями, я последовал его примеру. Будь, что будет! Плаха, так плаха! Вместе с бароном я шел по жизни - вместе и голову сложу!

– Ни словом, ни делом говоришь?
– Глаза Екатерины блеснули гневом.
– Ну-ка, Платоша, друг разлюбезный, подай-ка мне книжицу этими охламонами писанную!

Молчаливый Зубов ужом скользнул куда-то за дверь в левом углу комнаты и тут же вернулся обратно с тощей книгой в руках - словно эту книгу ему услужливо вручили сразу за дверью. Распахнул на заложенных закладкой страницах, подал императрице.

– Сочинение якобы некого Осипова, издано четыре года назад под заглавием "Не любо - не слушай, а лгать не мешай", - Взгляд монаршей особы скользнул по обложке книги.
– Приключения немецкого барона фон Мюнхгаузена. Ну-кась, почитаем...

Она провела ладонью по страницам и неторопливо, с язвительной интонацией принялась читать:

– "Медвежьи шкуры я отослал русской императрице - на шубы для ее величества и для всего двора. Императрица выразила свою признательность в собственноручном письме, доставленном мне чрезвычайным послом. В этом письме она предлагала мне разделить с ней ложе и корону. Принимая, однако, во внимание, что меня никогда не прельщало царское достоинство, я в самых изысканных выражениях отклонил милость ее величества".

Она гневно прищурилась и уставилась на барона:

– А теперь скажи мне, охальник, когда это я предлагала тебе разделить со мной корону?

– Но Софи...
– начал было мой друг, но тут же осекся.
– Пардон, Ваше Величество... Эта книжица, как я понимаю, всего лишь переложение на местное наречие трудов двух европейских писателишек - Рудика Распе и Готфридишки Бюргера. Перед вашими светлыми очами клянусь, что ни я, ни Томас к изданию сих писаний никакого касательства не имеем. А устно сквернословить в ваш адрес... Разве мог бы я позволить запятнать сим поступком честь гвардейского офицера, преданного вам и сердцем, и душой?

Платон Зубов нервно всхрапнул, веко над его левым глазом задергалось. Нервно кашлянув, придворный альфонс произнес:

– В сей книге, Ваше Величество, есть и другие строки, которые можно толковать не иначе, как призыв к усекновению монаршей головы!

Голос его звучал глуховато, с воркующими переливами - как у сытого голубя, охмуряющего подружку-голубицу. Может, у него от рождения был такой специфический птичий баритон, а может быть, Зубов просто простудился и у него был заложен нос.

Рука фаворита нырнула за отворот мундира, и на свет был извлечен сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув его, Платон прочел:

– "Если царь на Луне пожелает узнать, что думает о нем его

народ, он остается дома и лежит на диване, а его голова незаметно пробирается в чужие дома и подслушивает все разговоры".

Это была цитата из той же книги, которую сейчас держала в руках императрица Екатерина. Извлечение из текста коварный Зубов, видимо, позаботился подготовить заранее.

– Чушь, сударь!
– Мюнхгаузен пренебрежительно скривил губы.
– Причем здесь усекновение монаршей головы? Да будет вам известно, что у лунных жителей головы свободно отделяются от тела - примерно так же, как хвосты у земных ящериц. Уши отделившейся головы наполняются легким газом, поступающим из мозга. Голова взлетает и, влекомая воздушным потоком, действительно перемещается в пространстве. При этом уши еще играют роль воздушных рулей, направляя ее движение...

– Ладно, поднимайтесь с колен оба.
– Екатерина махнула рукой.
– Верю тебе, Карлуша. Не тот ты человек, чтобы врать, сквернословить и составлять заговоры по усекновению монарших голов.

Она сунула книгу Зубову, и, чуть склонив голову, спросила:

– Только признайся, шельма, что явился в Питер вовсе не для того, чтобы повидать старуху на троне? Небось, по делам каким, а?

– Софи... Ваше Величество...
– Мюнхгаузен явно не знал, что ответить.

Пришлось выручать старого друга. Кашлянув, я сказал:

– Дозвольте слово молвить, Ваше Величество.

– Говори, Томас, - кивнула Екатерина.
– А то баронишка твой совсем оконфузился. Чаю, язык проглотил, сердешный!

Я набрал воздуха в грудь и начал:

– Сэр Карл Чарльз все верно сказал. Нашли мы хорошее местечко для чугунолитейного заводика. Да только вышли у нас терки-разборки с тамошней местной администрацией. Есть в тех краях такой себе боярин Прыщщин. Вылез с претензиями на владение земельным участком аккурат в месте расположения будущего производства. Ну, мы, само собой, прыща этого уму-разуму чуток поучили, пожурили маленько. Так он с жалобой в саму Москву рванул, к тамошнему губернатору!

– Совсем обнаглела эта местная бюрократия!
– Императрица горько вздохнула.
– Лезут изо всех щелей, яко тараканы, мздоимствуют, воруют... Вот и этому Прыщщину, получается, слово государево - не указ?

– У него бумаги от московского губернатора вот-вот будут, - скороговоркой продолжил я.
– А что у нас? Вошь на аркане да и то не в кармане...

– Да, документики на целевое использование земельного участка вам не помешают, - соглашаясь, кивнула Екатерина и поманила пальцем Зубова:

– Пометочку сделай, Платоша. Подготовить указ об учреждении на землях луганских чугунолитейного заводика!

Она секунду поразмыслила и добавила:

– Только бумаги выпиши на Гаскойна, а не на Мюнхгаузена. А то вся Европа потеряется в догадках: с какого, дескать, рожна эта старая тетка на российском троне оформляет земли на эксцентричного немецкого барона - нешто совсем выжила из ума государыня московская? Да еще и в коррупции обвинят...

Екатерина снова обратила взор к нам: