Ракетный полет из Каменного Брода в Санкт-Петербург и обратно, или романтическое путешествие барона фон Мюнхгаузена на берега реки Лугань
Шрифт:
– Не волнуйся, Томас, - отозвался Гаскойн.
– Мы с Чебом и Еном так рассчитали траекторию нашего полета, чтобы внизу была совершенно безлюдная местность.
– Было бы замечательно, - хохотнул барон, - чтобы наша ракетная ступень шарахнула по башке этого негодяя Прыщщина! Но, увы, это все-таки маловероятно...
Второй бочонок выгорел за большее время - примерно за полминуты. И снова повторилась история с зажиганием по фитилю и выбросом второй использованной деревянной емкости. Теперь огненная струя пронзала небеса, вырываясь из воронки на нижнем днище
– Работает последняя ступень!
– Мюнхгаузен удовлетворенно кивнул.
– Давление в камере сгорания нормальное!
Гаскойн правой рукой извлек откуда-то изнутри тулупа свои большие швейцарские часы на металлической цепочке, взглянул на циферблат и сообщил:
– Двухсотая секунда полета! Мы уже на расстоянии примерно шестидесяти верст от Каменного Брода!
Третья - последняя - ступень работала дольше других - где-то около минуты. Факел из нее только в самом начале после зажигания был мощным, а когда второй бочонок был вышиблен из ракетного снаряда, огненная струя несколько ослабла. Я присмотрелся: воронка на третьем бочонке была чуть длиннее, чем на первых двух.
Когда порох в ступени выгорел до конца, Карл Иероним подтянулся на рыболовной сети, изогнулся и носком сапога вышиб третий бочонок из нашего снаряда.
– Ракетная техника делает только первые шаги!
– Он подмигнул мне из прорези на закрывавшей его лицо шапке.
– Поэтому кое-что экипажу приходится делать еще вручную!
Ядро верхом на пустотелом цилиндре из металлических лент, опутанное рыбацкой сетью, мчалось в небесах. Мы - Мюнхгаузен, Гаскойн и я - летели рядом, держась за края плетеной конструкции.
– Участок разгона пройден успешно!
– прокричал барон.
– Начинаем следующий этап!
Карл Иероним дернул за какую-то веревочку, которая была привязана к зонтообразной конструкции на вершине ядра, и зонт раскрылся, образовав заостренный купол перед нами.
– Теперь нам будет лететь много комфортнее, - сказал Мюнхгаузен.
Воздушный поток, который с постоянной силой давил на лицо и грудь, действительно намного ослаб.
– Мы теперь в аэродинамической тени, - пояснил барон в ответ на мой немой вопрос.
– Зонтичная конструкция - я называю ее обтекатель - теперь закрывает нас от ветра примерно так же, как обычный зонт закрывает человека от дождя или палящих лучей солнца.
– Карл, а вам не кажется, что этот обтекатель будет несколько тормозить наш полет?
– спросил Гаскойн.
– Комфорт - это хорошо, но не потеряем ли мы в скорости полета?
– Не потеряем, - Мюнхгаузен покачал головой.
– Заметьте, Карл, наш обтекатель имеет заостренную форму, в то время как ядро - это шар. Заостренный конец воздушный поток обтекает лучше, чем тупой и скругленный.
– Но тогда почему вы с самой земли не раскрыли этот обтекатель!
– Я боялся, что его сорвет воздушным скоростным напором, - пояснил мой друг.
– Увы, конструкция ракеты еще слишком несовершенная и хлипкая!
Барон снова дернул за веревочку - теперь за ту, которая тянулась от него к "одеялу", свернутому вокруг металлического
– над нами развернулись крылья из светло-серой парусины, чем-то похожие на крылья летучей мыши.
– Это должно увеличить дальность нашего полета примерно в два раза, - сказал Мюнхгаузен.
– За счет подъемной силы мы теперь будем двигаться примерно так же, как плоский камушек, брошенный над водой. Подъем - плавный спуск, снова подъем - и опять плавный спуск... И так несколько раз до самого Санкт-Петербурга!
– Гениальное решение, Карл!
– Гаскойн не скрывал своего восторга.
– Удивительно удачное!
– Теперь мы летим на расчетной скорости.
– Мой друг из присущей ему врожденной скромности счел возможным не заметить восторженных оценок нашего компаньона.
– На месте будем примерно через три часа!
На душе у меня сделалось легко и спокойно. Вспомнилось, что во время моих и барона полетов верхом на ядрах, всегда хотелось сочинять стихи и петь, но тогда я не решился - все-таки времена были военные, и демаскировать наши разведывательные полеты пением с небес было не слишком разумным решением. Но сейчас мы мчались над облаками в совершенно мирной обстановке, и я, набрав в грудь воздуха, запел первое, что пришло в голову:
– Широка земля под небесами.
Много в ней полей, лесов и рек!
Я другой такой земли не знаю,
Над которой мчится человек!
– У тебя явно есть поэтический талант, Томас!
– со смехом прокомментировал барон.
– Пиши стихи!
– Карл, - отозвался Гаскойн сдавленным голосом, - то, что мы летим - замечательно! Но как вы собираетесь остановить наш снаряд точно над Санкт-Петербургом?
– Я рассчитал заряд пушки так, что ядро пролетит над городом без остановки, до самого моря, - ответил Мюнхгаузен.
– Мы же в определенный момент просто отцепимся от сети и воспользуемся еще одним моим изобретением.
Он похлопал ладонью по котомке на груди.
Так мы летели и летели. Барон раскурил трубку и принялся рассказывать Гаскойну очередную порцию историй о наших приключениях и похождениях. Карл Чарльз слушал, иногда похлебывая квас из фляги на поясе. Я тоже периодически прикладывался к своей фляге - правда, в ней у меня было кое-что покрепче кваса. Между историями о романе Мюнхгаузена с полинезийской принцессой и о поисках древних ящериц в джунглях Южной Америки мы перекусили бутербродами с брынзой, которые мой друг предусмотрительно с собой.
Кстати, именно тогда я по достоинству оценил и провидческий гений Карла Иеронима в области конструирования одежд для воздушных путешественников: на небесных высотах оказалось весьма прохладно, и если бы не тулупы, шапки и перчатки, нам бы пришлось ох, как не сладко!
Где-то через пару с гаком часов Карл Иероним выудил из кармана камзола складную подзорную трубу. Развернул ее, взглянул сквозь окуляр вдаль:
– Вот и Санкт-Петербург показался! Господа, по моей команде отцепляемся от снаряда и открываем наши мешки!