РАКЕТЫ И ЛЮДИ. Фили-Подлипки-Тюратам
Шрифт:
В бункере опять собралось то же общество, за пультами сидела уже обстрелянная команда. На этот раз я упросил Королева по тридцатиминутной готовности отпустить меня на первый ИП. Могу же я в конце концов полюбоваться взлетом ракеты не с шестидесятой секунды, выбегая из бункера, а с первой! Так я впервые увидел старт ракеты Р-7 на третьем пуске 12 июля 1957 года.
После вспышки зажигания под пакетом появляется беспорядочная пляска огня. Через секунду пламя охватывает ракету по всей высоте боковых блоков. Становится страшно за нее. Кажется, сейчас последуют взрывы баков, разрушающие и сжигающие стартовую конструкцию. Но через мгновение двигатели выходят на режим, и поток воздуха втягивает клубящееся пламя вниз, в невидимый огромный бетонированный обрыв. Фермы, упирающиеся в талию ракеты,
Ракета, не спеша, идет вверх. На распушенном огненном хвосте четко проступает рисунок сверхзвуковых фронтов. Не сразу замечаешь, что она ложится на курс и уходит от старта. Первые пять-семь секунд страшно: а вдруг пройдет ложная команда на выключение хоть одного двигателя! Тогда пакет рассыплется и накроет старт, а может быть, и этот ИП.
Одолевает чувство слияния с этим созданием, грозным, могучим, но уже близким и родным. Хочется вложить в этот огонь» еще и свою волю, устремление, все свое существо, ну, давай, лети! Теперь уже страшно не за себя, а за нее, за ракету. Выдержит ли на этот раз? Но долго размышлять мне не пришлось. Из динамика шел отсчет секунд, и где-то после счета «тридцать пять» нарушился такой плавный торжественный подъем и уход в вечернюю синеву. Ракета завертелась вокруг продольной оси, боковушки отлетели от центра! Пакет разрушен!
Пять горящих, дымящихся ракет еще летят по инерции дальше, но постепенно снижаются и, кувыркаясь, уходят к горизонту «за бугор». Потрясающее по трагизму зрелище гибели еще одной «семерки». Что за рок висит над этой ракетой?
Наблюдать аварии всех предыдущих типов ракет было иногда страшно, иногда любопытно, всегда досадно. В этот раз я испытал боль. Словно на моих глазах погибал близкий и дорогой человек. А я и все мы, оставшиеся на Земле, бессильны помочь.
Я полез в кунг «Трала». Там уже упаковали кассеты с пленкой и приготовились ехать в МИК для проявки. Что видели? Голунский, Воршев и остальные в один голос сказали: «На 38-й секунде полезла большая команда по вращению. Все закрутилось! А дальше – сами видели». Если появился большой возмущающий момент или подана ложная команда по вращению, то неудивительно, что боковые блоки отвалились. Похоже, что на этот раз боги разозлились не на двигателистов, а на нас, управленцев.
Практически всю ночь мы с Пилюгиным, его командой и комментаторами от телеметрии просидели в просмотровой комнате над пленками, которые приносили нам еще мокрыми.
Утром после тщательного анализа картина прояснилась. Для меня еще при подготовке на ТП было полной неожиданностью, что с этой машины в схему автомата стабилизации был введен прибор, интегрирующий сигнал по каналу вращения для боковых блоков.
Было непонятно, зачем нужны моменты стабилизации по вращению сверх тех, которые уже проверены в полете? Толком никто объяснить не мог. Ложная команда по каналу вращения шла явно из этого прибора – «ИР-ФИ» (интегратор по углу вращения?). Я был, правда, с опозданием, возмущен: «Черт тебя дернул, Николай, вводить этот прибор. Надо было хотя бы для начала проверить в телеметрическом режиме». Убитый своей явной виной Пилюгин не оправдывался.
Меня удивило то, что его сотрудники, всегда оказывавшиеся, если что не так происходило в их королевстве, «большими монархистами, чем сам король», на этот раз за шефа не заступались. Они тоже чувствовали себя виноватыми в ненужном нововведении. Когда стали разбираться более детально, то все же не нашли явных причин такой сильной команды по вращению, которая появилась в полете. Даже выход из строя отдельных элементов в новом приборе не приводил к такому дикому его поведению.
После многих вариантов остался последний: замыкание на корпус управляющих цепей внутри прибора. Только в этом случае сигнал может быть соизмерим с тем, что был в полете. Для проверки вскрыли запасной прибор. Внешний осмотр не подсказывал места замыкания на корпус. Если оно и случилось, то почему на 38-й секунде, а не раньше? Но раз уж решили на будущее избавиться от этого прибора, то пошли на всегда выручавший в загадочных обстоятельствах вариант: «посторонняя частица». Эта токопроводящая злоумышленница притаилась в приборе с самого начала. Ее там оставили по вине несовершенной технологии контроля. При вибрациях во время полета и под действием перегрузок она начала двигаться и ухитрилась соединить один из оголенных штырьков командной цепи с близко расположенным экраном кабеля.
Как положено, для следующей, теперь уже четвертой по счету пусков, машины постановили принять профилактические мероприятия: отключить на всех боковых блоках канал вращения от интегрирующего блока автомата стабилизации, промыть спиртом все разрывные штепсельные разъемы перед последней стыковкой и после этого оклеить липкой лентой для защиты от попадания «посторонних частиц».
Когда страсти улеглись, я встретился с Жерновой и спросил: «Нина, ведь вы моделировали процессы автомата стабилизации с этим „ИР-ФИ“. Первый раз ракета без него долетела почти до разделения. Мы с вами тогда детально проанализировали пуск, и вы еще похвалили наши рулевые машины. Зачем потребовалось это улучшение?»
Жернова ответила, что она была против этого изменения, но не смогла убедить Николая Алексеевича. Он настоял, и схема была доработана с этой машины. «Только прошу, не говорите Николаю Алексеевичу, что у нас был такой разговор. Мне его сейчас очень жалко. Он так ждал и так был уверен в этом пуске. Теперь получается, что он виноват в этой аварии».
Следующее огорчение мне доставил разговор с председателем Госкомиссии Рудневым. Он, улыбаясь, начал с шутки, что не только двигателисты, но и управленцы научились с помощью «посторонних частиц» губить могучие ракеты. А чтобы этого впредь не случилось, он просит меня, несмотря на разрешение Королева, не улетать в Москву, а остаться для подготовки следующей машины. «Я даю вам гарантию, что при любом исходе следующего пуска мы вас сразу же отпустим, хотите – домой, хотите – в отпуск».
Окончательно он меня сразил, сказав, что он сам и Мрыкин решили не улетать, остаться на полигоне до пуска. «Здесь, конечно, очень жарко, но в Москве, если явишься, такого жара дадут, что сразу пожалеешь, зачем отсюда улетел».
Я поначалу запротестовал: «Ведь я почти четыре месяца здесь безвылазно!» Но Руднев очень просил и советовал съездить на рыбалку. Я сдался.
Королев перед отлетом сказал, что у него в Москве предстоят очень серьезные встречи с физиками-атомщиками. Они предлагают для «семерки» новый боевой заряд чуть меньшей мощности, но почти в два раза легче существующего. Это сразу прибавит нашей ракете тысячи четыре километров дальности. «Двенадцать тысяч километров! Из любой точки своей территории сможем достать американов! – увлеченно говорил СП. – Только пока не надо распространяться. Неделин сказал, что он договорился с Хрущевым о строительстве для „семерки“ боевых стартов под Архангельском и здесь будем строить еще один – резервный».
Меня удивило, что Королев вовсе не удручен гибелью последней ракеты.
Руднев дал понять, что роли уже распределены. Неделин, Келдыш и Королев объясняются в Москве в ЦК, будет встреча с министром обороны Малиновским и даже, может быть, с самим Хрущевым. Королев, несмотря на первые неудачи, намерен настаивать на выделении двух ракет для выведения искусственных спутников Земли. Американцы объявили, что готовят такую сенсацию по случаю международного геофизического года. Если они нас опередят, это будет сильнейший удар по нашему престижу. Пока в Москве будет вестись активная оборона, мы здесь обязаны во что бы то ни стало надежно подготовить ракету М1-8. Не позднее начала августа надо осуществить успешный пуск. Иначе всех ждут большие неприятности.
Руднев в то время был заместителем председателя Государственного комитета оборонной техники, человеком безусловно критически и трезво оценивавшим обстановку. Я, пользуясь случаем, спросил: «Ну, а что могут с нами сделать? Ведь теперь сажать и отправлять на Колыму не положено».
«Да, действительно, – ответил Руднев, – сажать нас никто не будет. А вот нашу, вернее вашу, ракету поручат другим. Не надо забывать, что Хрущев поддерживает предложения Челомея. Есть предложения по новой ракете и у Янгеля».