Рама для картины
Шрифт:
После окончания школы я тоже ходил с ним в море. Кажется, пару раз он подводил меня к смерти ближе, чем было необходимо. Мне, работавшему в конторе, это разнообразило жизнь. Он — прирожденный моряк, нутром чувствовал стихию. Вскоре сообщил, что отправляется в одиночное кругосветное плавание. Дал нам сногсшибательную отвальную. Когда он отчалил, я подал заявление об уходе с работы…
Его машина — экстравагантная спортивная «эм-джи».
— Здесь много такой рухляди? — спросил
— Хватает. Они сейчас не очень популярны, потому что жрут бензин в жутких количествах. — Мотор взвыл, соглашаясь. Он включил дворники: начался дождь. — Добро пожаловать в солнечную Австралию. Тут все время дожди. Манчестер — солнечный город по сравнению с ней.
— Но тебе тут нравится?
— Ужасно! Сидней — как регби: сила, напор и немного грации.
— Как бизнес?
— В Австралии тысячи художников. Процветает кустарный промысел. — Искоса взглянул на меня — Жуткая конкуренция.
— Я приехал не за славой и деньгами.
— Но чую, что неспроста.
— Слушай, как бы обуздать твою энергию?
— И привязать ее к твоим мозгам? Как в старые добрые времена?
— Это давно в прошлом.
Он поднял брови:
— Что-то опасное?
— Поджог и убийство.
— Господи Иисусе!
Машина плавно въехала в центр города. Небоскребы тянулись вверх, словно побеги гигантских растений.
— Живу на противоположной стороне города, — сказал Джик. — Такая банальность — житель окраины. Что со мной стало!
— Ты излучаешь довольство, — сказал я, улыбаясь.
— Да. Все о'кей. Впервые чувствую себя по-настоящему счастливым. Думаю, ты это скоро исправишь.
Машина въезжала на скоростную магистраль, разворачиваясь в сторону моста.
— Посмотрите направо, — сказал Джик, — перед вами победа воображения над экономикой. Да здравствует безрассудство! Только оно способно что-то изменить в этом мире!
Посмотрел. Оперный театр — серый от дождя, не производивший особого впечатления.
— Днем он проигрывает. Это ночная птица.
Переплетались замысловатыми стальными кружевами арочные перекрытия моста.
— Единственное место в Сиднее, где дорога ровная, — сказал Джик.
Мы опять развернулись. Слева, сначала закрытое высотными домами, а затем появившееся в полном величии, было громадное красно-оранжевое здание. Его покрывали ячейки зеркальных квадратных окон с закругленными углами.
— Двадцать первый век. Воображение и смелость. Люблю эту страну.
— Куда подевался твой пессимизм?
— На закате стекла горят золотом. Там управление портом. Его шеф держит свою яхту рядом с моей…
Дорога, изгибаясь вверх и вниз, наконец вывела из города.
— Вот какая штука… — сказал Джик. — Есть тут один подводный камень. Три недели назад я женился.
«Подводный камень» жил с ним на яхте, пришвартованной рядом с целой колонией ей подобных, на мысе, который он называл «Наплевать». Здесь сильные мира могли отвлечься от забот…
Жену его нельзя было назвать ни красавицей, ни дурнушкой. Овальное лицо, ничем не примечательная фигура, спортивный стиль в одежде. Я оказался объектом пристального внимания проницательных карих глаз.
— Сара, — сказал Джик. — Тодд.
Обменялись приветствиями, всякими прочими «как долетели?», «спасибо, хорошо». Почувствовал — предпочла бы, чтобы я остался дома.
Когда десятиметровая яхта Джика отплывала из Англии, она представляла собой нечто среднее между студией и складом лавочника. Теперь — все иначе. Щеголяла занавесочками, подушечками, цветущими растениями. Шампанское Джик разливал уже не в пластиковые кружки — в сверкающие бокалы на тонких ножках.
— Господи, — сказал он, — как рад тебя видеть.
Сара вежливо поддержала его, но было видно — не вполне готова разделить радость. Я принес извинения за го, что бессовестно ворвался в их медовый месяц.
— Да фиг с ним, — сказал Джик вполне чистосердечно. — Слишком большое семейное счастье вредно для души.
— Это зависит от того, — спокойно заметила Сара, — что вам придает силы — любовь или одиночество.
Раньше Джику силы придавало одиночество. Интересно, какие у него сейчас картины?
— У меня выросли крылья, — сказал Джик. — Я могу взлететь на Эверест, сделать сальто на вершине.
— С тебя хватит каторжных работ на галере, — сказала Сара. — Ты забыл, что хотел купить раков?
Когда мы жили вместе, кухарничал всегда Джик, Видно, ничего не изменилось. Он, а не Сара, быстро и ловко разделал раков, покрыл их сыром с горчицей и поставил в печку-гриль. Потом мыл ломкий салаг, раскладывал хрустящий хлеб с маслом. Мы пировали за столом каюты под аккомпанемент воды, бившейся в борта. За кофе — по настоянию Джика — пришлось рассказать, почему приехал в Австралию.
Они выслушали все с напряженным вниманием. Реакция Джика совсем не изменилась со времен юности. Что-то мрачно буркнул о свиньях. Сара же выглядела откровенно испуганной.
— Не беспокойтесь, — сказал ей. — Я не прошу помощи у Джика.
— Что? И не думай отказываться!
— Нет.
— С чего собираетесь начать? — спросила Сара.
— Хочу выяснить, откуда взялись Маннингсы.
— А потом?
— Если бы знал, что ищу, не пришлось бы искать.