Ранчо “Кобыла потерялась”
Шрифт:
— Может быть, его увезли…
— Силой?
— Не обязательно. Я думала об этом, пока ты искал китайца, где его наверняка нет… Представь себе, что кто-то приехал за твоими бумагами… Этот кто-то знает нас, знает наши привычки… Кто-то, кто знает, что мы все вместе ездим к одиннадцатичасовой проповеди…
— А ключ! — победно воскликнул он.
Еще одна из того же ряда мелочей, что и чашки. В доме уничтожили всякий намек на пребывание туг Спенсера и сохранили этот тайник для ключа.
— Думаешь, о нем знал только он? У нас были ковбои и до Гопзалеса с
— Ну так я и сказал: силой!
— Хочешь завтра прочесть эту историю в газетах, Джон? Почему силой?
Разве Чайна Кинг не пойдет все равно за кем за какую-нибудь сотню долларов?
Он не любил, когда ему говорили подобные вещи, потому что убаюкивал себя иллюзией, что люди работали на него из любви. Он загасил сигару, имевшую отвратительный вкус, сходил за трубкой, которую курил редко и которая стала почти реликвией, потому что сохранилась еще со времен Санбурна.
Первый раз за год окна были закрыты, и стена дождя снова обрушилась на них. Холодно не было, но пришлось зажечь камин, чтобы смотреть, как трещат поленья.
— Это Энди, — вдруг решил он.
Он дважды или трижды повторил:
— Энди! Энди! У меня есть доказательство…
Он ожидал, что сестра начнет протестовать, но она продолжала мирно вязать.
— Вот послушай… Существует две копии документа… Согласна?
Во-первых, сам документ, потом, две фотографии… Здесь была только одна… Вторая — у Энди. Представь теперь, что тот, кого уличает этот документ, не Энди. Видишь, я честен… Все равно кто; кто-то, кого мы не знаем или на кого мы не думаем… Итак! Он неминуемо знает, что у меня оба эти документа, оригинал и копия, — вот почему он потрудился приехать во время службы, украсть и увести с собой Чайна Кинга, чтобы не оставлять свидетеля.
Он был возбужден: уверенный в непреложности и вескости своих рассуждений, он уже с некоторым снисхождением поглядывал на сестру.
— Если ему все это известно, он знает и то, что у Энди есть копия. И в этом случае ему совершенно незачем красть документы у меня, потому что есть еще кое-кто, кто может выдвинуть против него обвинения… Поняла?
— Поняла. — Она и бровью не повела, не желая возражать.
— Если же это все-таки Энди некогда заплатил Ромеро, он уничтожает все улики против себя, когда крадет документы, поскольку третий экземпляр уже находится у него в руках. Я не утверждаю, что он приехал сам. Я охотно буду утверждать обратное. Раньше он тоже сам не действовал, а отправился в Санбурн нанять метиса…
— Вот видишь…
— Что — вот видишь?
— Что ты заранее уверен: это он! Ты всегда так думал… Ты так крепко вбил себе в голову эту мысль, что я никогда не пыталась переубедить тебя… Я говорила себе, что настанет день, когда ты станешь разумнее. Я вижу, как ты попусту мучаешь себя.
— Послушай, Матильда…
— Дай я докончу.
Они
— Дай мне закончить. Ты с первого дня был уверен, что это Энди организовал, чтобы в тебя стреляли…
— Нет, потом… Из-за дат.
— Из-за его женитьбы?
— А шахта? Ты забываешь про шахту! Ты также забываешь, что только он знал, что я буду возвращаться по тропе койотов.
Она пожала плечами. В день засады погода и правда была такая же, как сегодня. Кэли Джон прошел к окну.
— Я был тут, уже сидел на лошади… Поблизости не было ни ковбоев, никого не было. Я сказал ему…
— Вот именно. Повтори точно, что ты сказал…
— «Я буду возвращаться по тропе койотов и по дороге снова поставлю загородку… «
— Все?
— Все.
— И из-за этого ты осуждаешь человека?
— Есть даты…
— Послушай, Джон… Тебя тогда целый день не было дома. Ну так вот, за один день может произойти много всякого. Это было пятнадцатое августа, я тоже кое-что помню, а в это время на ранчо не так много работы. Предположи, что в определенный момент один из ковбоев говорит Энди: «Пойду поставлю загородку на тропе койотов».
Кэли Джон покраснел. Ему никогда в голову не приходил такой вариант.
Он взмахнул рукой, приказывая сестре замолчать.
— Что бы ты ответил? Что мог ответить Энди? «Не стоит беспокоиться…
Кэли Джон будет там возвращаться сегодня вечером и сам займется этим».
Таким образом, кто угодно на ранчо через час после твоего отъезда мог знать, что ты вечером возвращаешься там, где всегда.
Все еще не желая сдаваться, он возразил:
— У нас тогда не было телефона…
— А кто тебе сказал, что у Ромеро не было приятелей среди наших людей? Кто тебе сказал, что они не должны были где-нибудь встретиться?
— А ключ?
Он перепрыгнул через тридцать восемь лет, через точку опоры волнение все больше и больше охватывало его.
— Может быть, на днях ты найдешь такое же простое объяснение, как и с тропинкой… Прошу, выслушай теперь меня. Признайся, что я не так часто говорю, а противоречу и тем более. Ты захотел смотреть на Энди как на врага, на своего личного врага.
— Не только моего…
— Знаю. Есть еще Пегги Клам, но это несерьезно. Не будь Энди, она бы придумала кого-нибудь другого. Она бы возненавидела любого зятя.
— Есть и другие…
— Потому что так принято — упрекать тех, кто преуспевает и забирает себе слишком много власти. У такого человека находятся любые недостатки.
Говорили, что он эгоист, что он суров, стыда не имеет…
— Спроси у Бориса…
Он не хотел сдаваться, однако понимал: возражения его будут недостаточны.
— Ты уверил себя также в том, что во всех трудностях, с которыми ты сталкивался, виноват Энди… Когда однажды украли у тебя тридцать быков, чтобы перегнать их в Мексику, ты допустил, что, вполне возможно, заплатил им Энди Спенсер.