Ранчо “Кобыла потерялась”

Сименон Жорж

Его однажды привез из города Энди Спенсер, и не как управляющего — на ранчо их тогда было двое, — а как ковбоя. Он был жалким, каким-то потертым, вечно у него что-то болело. Такие, как он, бродили дюжинами в окрестностях: уйдя с шахты или из какого-нибудь другого места, они таскались верхом на своих клячах от ранчо к ранчо.

Каждую неделю брали на работу новых, старые уходили, часто не сказав при этом ни слова, некоторых даже не знали, как зовут. В те времена на ранчо было больше тысячи голов скота, Матильда еще не утруждала себя разведением кур,

как на родительской ферме, и нужно было нанимать человека, чтобы заниматься только собаками — так их было много.

Парня этого звали Алоиз Риалес. Джон вспомнил его имя, так как парень утверждал, что происходит из благородной испанской семьи, над ним еще из-за этого насмехались, а много позже Джон услышал про некоего дона Риалеса, который мог и не иметь никакого отношения к семье Алоиза.

Откуда Риалес приехал, никто не спрашивал — этот вопрос никогда не задавали ни в шахтах, ни на ранчо.

Жил он в Мексике и в Сан-Франциско. Был образован, несколько кривляясь, говорил по-английски, которому, наверное, выучился в школе.

Мало-помалу, незаметно, тихой сапой перешел из ковбоев в управляющие.

И тут он повел себя по отношению к людям, которые его не любили, жестко и властно.

Почему при воспоминании о Риалесе у Кэли Джона возникло впечатление, что это связано с одной фразой, которую сестра произнесла накануне? Он никак не мог вспомнить, что это была за фраза. Он искал ее, припоминая их разговор по деталям. Тем не менее он мог поклясться, что Матильда не произнесла ни имени Алоиза Риалеса, ни слова «управляющий».

Он думал о другом, но никак не мог отделаться от этих воспоминаний так бывает, когда упорно ищешь забытое имя.

Накануне вечером он поклялся провести весь день на ранчо за своими обычными занятиями: во-первых, для того, чтобы вернуть себе самообладание, а во-вторых, потому, что от его последней поездки в город у него сохранился горький привкус. Когда он вернулся в девять утра к завтраку, именно Матильда, против всякого ожидания, спросила:

— Ты не едешь в Тусон?

— Зачем?

Он старался вести себя как можно естественнее, пытался придать себе вид человека, которого ничего особенно не занимает.

— Думаю, тебе стоит туда съездить.

Не предполагала ли она, что день, проведенный в бездействии и без новостей, покажется ему длинным и тягостным? Или у нее была какая-нибудь задняя мысль? Теперь, после вчерашнего дня, он смотрел на нее со смешанным чувством доверия и сомнения, подозревая, что она кое о чем умалчивает и скрыто прибирает его к рукам.

— Майлз Дженкинс понадобится на ранчо, чтобы заменить китайца…

— Уверена, что Ганзалес прекрасно справится и один.

Имя Юнзалеса заставило его снова вспомнить об Алоизе Риалесе.

— Кстати, Матильда, помнишь ли ты последнего управляющего, который был во времена Энди?

— Алоиз?

— Да… Представляешь, с утра все вспоминал, когда же он уехал.

Думал, что помню это время до мельчайших подробностей, а вот про управляющего вылетело из головы.

— Странно, — произнесла она.

— Почему?

— Именно потому, что сегодня утром я тоже думала о нем.

Вдруг он понял, какая была связь между Риалесом и их давешним разговором — он искал ее уже час, но сестре надо было только сказать то, что она сказала. «Представь, что в какой-то момент один из ковбоев говорит Энди: „Поеду и снова поставлю загородку на тропе койотов“.

Именно это сказала Матильда.

Но по логике вещей не ковбой должен был обращаться к Спенсеру, а скорее управляющий. И таким образом, именно Риалесу Энди ответил: «Кэли Джон будет возвращаться там вечером и поставит ее».

Матильда собиралась еще что-то добавить, но он остановил ее, взволнованно, как человек, который стоит на пороге великого открытия.

— Когда он от нас ушел? — спросил он.

— Ты правда не помнишь? Ты думал, что Энди оставит его тебе, и тебе это не нравилось, потому что вы с Риалесом друг друга недолюбливали.

Говорили даже, что Спенсер уже нанял человека с Юга, но незадолго до того, как Спенсер уехал от нас, Риалес появился сам и сказал, что уходит вместе с ним. Ты был обижен, потому что Спенсер тебе ничего об этом не говорил. Я же доказывала, что ты должен радоваться, потому что избавился от него.

— Припоминаю, — проворчал Кэли Джон. — Но не могу вспомнить, когда он из этих мест уехал.

— В любом случае после того, как открыли шахту, потому что именно Алоиз руководил рытьем колодцев. Когда он уехал, говорили, что он получил наследство и собирается обосноваться в Сан-Франциско. Странно, что я помню такие вещи лучше тебя. Ты тогда только что нанял Плитчарда, и он держал нас в курсе того, что происходит в округе. Он или, вернее, его жена. Скорее, его жена, она иногда задерживала меня на час во дворе своей болтовней…

Кэли Джон пошел к себе в комнату, чтобы одеться, и продолжал говорить с сестрой через полуоткрытую дверь, его немного лихорадило, и он боялся, что сестра заметит зародившуюся в нем надежду.

Он почувствовал зависть к сестре, которая тоже кое на что годилась, потому что впервые с тех пор, как зеленый баул оказался у них в доме, мысли их текли почти параллельно. Впрочем, ничего еще не было ясно, и говорить об этом было не надо. Вот почему он ограничивался ничего не значащими фразами, относящимися больше чем к Риалесу к толстухе Плитчард с ее ежегодными родами и ее хилому нытику-супругу.

Правду должен был обнаружить он сам и уж никак не его сестра.

Теперь он ходил туда-сюда между людьми, которые пытались скрыть свое беспокойство: они жевали резинку или курили, глубоко затягиваясь.

Некоторые время от времени отправлялись пропустить стаканчик в бар, который стал продолжением брокерской конторы.

— Как выяснили, что он уехал?

Он знал в основном всех, во всяком случае, тех, кто был уже немолод.

Вопросы задавал почти равнодушно: все-таки некогда он был компаньоном Энди Спенсера и ему полагалось знать больше других.