Ранчо “Кобыла потерялась”
Шрифт:
— А я?
Молчание.
— Как ты думал договориться со мной?
— Вы все равно сейчас ничего не можете мне сделать.
Прошло тридцать восемь лет. И если вам суждено было меня убить, вы уже это бы сделали. Я сказал себе, что вы мешаете…
— Почему я, а не Спенсер?
— По целому ряду причин… Он не был настоящим ранчеро. Он занимался этим, как мог заниматься чем угодно… Ковбои это хорошо знали. Если бы он увидел, что ему выгодно уступить часть концессии, он бы это сделал. А вы — нет!
Это было правдой.
— Деньги на первые издержки я бы нашел. Я бы обратился к банкам.
Понадобилось
Горькая складка залегла у его рта.
— Ну а они меня надули. Думайте обо мне что хотите… Говорите, что я негодяй. Ну а они тогда кто? Что Говорить про них?..
— Короче говоря, ты решил убить меня или нанять убийцу.
— Я думал, что с вами, как и с кем угодно, может произойти несчастный случай…
— Ты обратился к Ромеро.
— Нет.
— Ты знал его?
— Да…
— Ты знал, что он из тех, кому можно поручить такую работу?
— Я знал, что он убийца. Мне даже была известна его такса. Сто долларов за обычного человека. От двух до пяти сотен, если это была какая-нибудь шишка или отличный стрелок…
— Что произошло, когда приехал Роналд Фелпс?
— Он пригласил меня зайти к нему в городе. Если вам не изменила память, вы должны вспомнить, что я брал отпуск на три дня. Англичанин тогда жил в Тусоне. Я говорю «тогда», потому что обычно он жил в Санбурне или Бисбее. Он принял меня у себя в конторе, где начал доказывать, что я ничего не могу сделать один, что мне понадобятся поддержка, деньги…
Все это происходило вокруг Кэли Джона, происходило, а он ничего не знал. И через тридцать восемь лет он, каким-то чудом избежавший выстрела Ромеро, покупает на складской распродаже зеленый баул, в котором завалялись кое-какие документы.
Он даже не заметил, что радио уже давно начало передавать музыку и теперь смолкло.
Вновь начиналась передача из Вашингтона.
— Допрос Дж. Б. Акетта только что принял неожиданный оборот. Еще трудно предсказать, куда клонит председатель. Его последние вопросы касались капиталов Акетта, которые он имел в момент объявления войны, баланса завода по производству двигателей, который тогда находился в его владении, и людей, с которыми Акетт вел дела. В кулуарах ходят слухи, что новые имена не замедлят появиться, но на сей раз речь не будет идти о функционерах или политиках.
Энди Спенсер летел в сторону Чикаго. А что в это время делала Пегги Клам? А Розита? И девочки? Сын Спенсера?
— Ты уверен, что давно не появлялся на ранчо? — спросил Джон, который вдруг вспомнил об исчезновении сундука.
— Я уже пять лет не выезжал из Бисбея, любой здесь это подтвердит.
Он дошел в своем рассказе до того места, что ему уже хотелось как можно быстрее все сказать. Он начал говорить так, что вопросы оказались излишни.
— Вы ведь не были близко знакомы с Фелпсом, да? Но вы его должны помнить. Внешне это был самый безобидный человек в мире. Он вызывал смех. Впрочем, дети его не стеснялись: когда он проходил по улице, они поднимали его на смех. Можно было подумать, что он делает так нарочно: серый редингот, который бьет по щиколоткам, плохо выбритые щеки, взгляд рассеянного ученого. Когда он шел так, его нельзя было принять за геолога, скорее, за ботаника, который с нежностью рассматривает травы и цветочки. У него всегда висела под носом капля. Не знаю, помните ли вы это… Когда с ним говорили, не могли отвести взгляда от этой прозрачной капли, которая висела у него под носом, время от времени он щелчком сбивал ее, так что она могла угодить в лицо собеседника.
Я говорил себе, что его консультация будет стоить мне дорого, несколько сотен долларов, может, тысячу, но игра стоила свеч. Дом у него был такой же пыльный, как он сам, и я там никогда не видел ни служанки, ни слуги. Правда, обедал он в ресторане… Он был скуп.
Но главное, это был самый большой из живших тогда на территории Аризоны мошенников. Я не смог бы даже сказать точно, как он со мной обошелся. Он был холодно вежлив. Медленно ронял обрывки фраз, которые были так хорошо выверены, что через несколько минут разговора вы уже переставали что бы то ни было понимать.
Он сначала начал говорить о бумагах, которые нужно было бы достать для того, чтобы начать эксплуатировать шахту, и которые такому, как я, не дадут.
Затем деньги. Он называл мне шахты в Санбурне, и тем не менее они закрывались одна за другой… Он показывал мне газеты, где публиковались курсы акций на шахты.
«Мы не будем торопиться, друг мой»…
И когда он сказал «мы», я не сомневался, что это было такой же правдой, что он мог бы сказать «я».
Я не знаю, кто был его наследником в Англии, куда он отправился умирать. Они, возможно, и не подозревают, что к ним попали такие грязные деньги.
Впрочем, некоторые уверяют, что это как болезнь — копить деньги, все больше и больше, все равно как, так другие пьют или бегают за девицами.
Опять покупатель. Кэли Джон дошел до двери сказать Майлзу Дженкинсу, чтобы тот сходил поесть, и Майлз исчез в желтом ресторане напротив. Сам он есть не хотел.
Забавно. Ему вдруг стало грустно. На плечи лег какой-то груз. Всю жизнь ему надо было во что-то верить, в Бога или в Солнце, в Землю, погоду или людей. Всю жизнь он прожил на свежем воздухе, в чистоте внешней и внутренней, и ему было стыдно, что он так долго сидит в этом помещении за лавкой, которое пахло порохом.
— Он меня доконал. Убедил в конце концов, что самое лучшее было отдать все ему в руки. Он не скрывал, что рассчитывал на хорошую часть прибыли в этом деле, и я ему поверил… С этими бескорыстными никогда не знаешь где окажешься…
Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на Кэли Джона. Не потому ли, что тот был честен и бескорыстен, он чуть не погиб от пули Ромеро?
— А Энди?
— Мы договорились никому не рассказывать о нашем открытии. Во-первых, надо было выкупить концессию, по крайней мере ту ее часть, где проходила жила. «Со Спенсером, — говорил он, — проблем не будет». У него были серьезные основания не показывать своей заинтересованности.
Я ответил, что мне известно, что Спенсер проигрывает, и вот тогда, может быть, для того, чтобы произвести на меня впечатление, он показал векселя, подписанные вашим компаньоном.
Он почти улыбался, это он-то, кто никогда не улыбался.
Я был удивлен, что он вынимает эти бумаги из старого сейфа, который возвышался у него за креслом, — я такого сейфа никогда не видел, он доставал почти до потолка. «Понимаешь теперь, малыш, что я тебе нужен? говорил он. — Если бы я захотел, завтра же заставил бы продать концессию, вместе со скотом и домом… «.