Ранчо “Кобыла потерялась”
Шрифт:
Дорогу, помнилось, они не спрашивали. Двигались, как птицы, которых ведет инстинкт. Место для лагеря меняли четыре или пять раз, не больше, а потом завладели бараками, построенными когда-то для шахтеров.
Шахту открывать снова они не стали. Вырыли новую, немного выше того места, в горах, и начали ее разрабатывать. Сколько было поляков, никто точно не знал: во всяком случае, один старик, которого возили в кресле, потом, двое мужчин и подросток — они работали в шахте. Иногда им помогали грудастые девицы — одна или две — с головами, повязанными носовыми платками; были и еще женщины, и дети
Шахта эта находится тут, милях в двух, не больше, о г Кэли Джона, который, ни слова не говоря, садился на лошадь — отчета, когда вернется, он не предоставлял.
Матильда, поджидавшая его у двери комнаты, заметила, что выглядит брат еще решительнее, чем накануне. Разыгрывал он ее или действительно случилось нечто столь серьезное, о чем он не мог рассказать даже ей? Он и словом не обмолвился про баул и перед тем, как уйти, запер дверь на ключ. Не сказал он и почему снова надел городские брюки. Мало того, выехав с ранчо, он сделал то, чего можно было ожидать менее всего на свете, а Матильда, стоявшая на пороге, знала его, как никто другой.
Вместо того чтобы поехать по тропинке в foot-hills [1] или по той, что вела к Джейн-Стейшн, или по той, что называлась старой, он выбрал заброшенную дорогу к шахте и направил лошадь прямо по ней. Как будто другого и не существовало! Как будто тридцать восемь лет в доме Кэли Джона не существовало запрета на это имя!
Он скрылся за первой насыпью, и, когда выехал на следующий бугор, справа от него появилось ранчо, строения которого походили на городской дом. Слева, у подножия горы, что-то вроде помоста, большое колесо, висящее в воздухе, — все, что осталось от шахты. Целых бараков было четыре или пять, некоторые просто исчезли с лица земли, и лошади приходилось обходить скрученные полосы толя.
1
Предгорья (англ.).
Кэли Джон наклонился и заговорил с девчушкой, которая присматривала за мальчуганами.
Она взглянула на него поначалу, как глухая, так как привыкла, что к ней обращаются на языке, который она не знает. Потом сдвинула брови — то ли угадала фамилию Дженкинса, то ли имя Майлз, — и, слегка покраснев, указала всаднику на соседние хибары.
В этих жили только поляки. Самые дальние халупы выбрали две семьи ковбоев, так что между двумя группами строений располагалась как бы ничейная, заброшенная земля.
— Майлз Дженкинс? — повторил свой вопрос Кэли старухе, развешивавшей на проволоке белье.
Ничего ему не отвечая, она закричала пронзительно, как баба из предместья:
— Майлз?.. Майлз!.. Тут тебя Кэли Джон спрашивает…
Кэли Джона обогнал юноша, выше его почти на голову. Грубые голубые джинсы плотно облегали его бедра и ноги, отчего он казался еще выше, одна штанина — как полагается, левая — подвернута, так что был виден сапог. Маленькая голова, широкополая черная фетровая шляпа, до полей которой он дотронулся пальцем, приветствуя гостя.
Майлз Дженкинс ждал, лицо его было непроницаемо, во рту жевательная резинка.
— Тебя кто-нибудь нанял?
— А почему бы вам этого не сделать?
Кэли нахмурился, опасаясь, что Дженкинс над ним смеется: всем на свете было известно, что у него осталось всего шестьдесят голов скота и, чтобы загнать их через несколько недель в кораль, посторонней помощи не потребуется.
— Во всяком случае, такого бездельника, как ты, я бы не выбрал…
Бездельник не изменил положения тела и продолжал жевать свою жвачку, не проявляя признаков любопытства.
— Умеешь водить машину?
Вместо ответа Дженкинс указал на грузовик и «Форд» поляков.
— Права есть?
— Уже полгода…
— Забирай свою лошадь и пошли… Уйти всегда сможешь, если кто наймет…
Так, бок о бок, не говоря ни слова, двинулись они к Джейн-Стейшн. В тот день на лугу около бакалейной лавки испанца паслись две лошади, а в тусонский автобус поднялись двое и вышли из него около гостиницы «Пионер Запада». В общем, как будто бы они так и ходили рядом друг с другом уже давно. Чувствовалось, что Майлз Дженкинс пойдет куда угодно, только бы Кэли Джон его вел. Последний же несколько минут уже вышагивал по центральным улицам с видом человека, который что-то ищет, а Майлз никак не мог сообразить спросить его, что же тот ищет.
— Да где-то я же это недавно здесь видел… У тебя, наверное, есть подружка, и ты наверняка водил ее фотографироваться…
Искал он, оказывается, фотографа, и не абы какого, а того, у кого в витрине, как он помнил, значилось, что он занимается технической съемкой.
— Подожди тут, — скомандовал Кэли перед дверью.
Взгляд, который он бросил внутрь магазина, нельзя было назвать доверчивым. Он оставил без всякого внимания девицу, улыбавшуюся ему из-за конторки, и направился прямо к мужчине в длинной черной блузе, который как раз проходил за шторой.
— Извините…
Тот попытался было указать ему на девушку, но тут же понял, что это бессмысленно, потому что есть такие собеседники, от которых, как понимаешь, так просто не отвязаться.
— Вы ведь можете сделать увеличенную фотографию?
— У вас пластинка или пленка?
— Мне надо, чтобы вы увеличили один документ.
Он бережно извлек из бумажника письмо и был шокирован тем, что фотограф смотрит на этот документ как на какую-то бесполезную бумажку.
— До каких размеров хотите вы его увеличить?
Кэли Джону пришлось объяснить, что он читал, будто благодаря увеличению становится возможным прочесть буквы, которые стерлись в письме — на фотографии они слабо, но выступают.
— Давайте. Зайдите дня через два-три…
Уверенности в голосе никакой. Надо было прежде попробовать. Что же касается Кэли Джона, то ему удалось сдержаться и почти спокойно заявить, что ему необходимо, чтобы работа была выполнена тут же и в его присутствии.
Победа в конце концов осталась за ним, потому что фотограф его боялся. Кэли Джон терпеливо присутствовал при всех приготовлениях и дождался того, что фотограф передал ему оригинал письма из рук в руки и только после этого исчез в темной комнате для проявки.