Рандиана, или Похотиада
Шрифт:
7. Жертва эксперимента
– Я бы хотел, мой милый Сминтон, чтобы вы получше разглядели жесткие волокна этих розог, – сказал монсеньор Питер, протягивая мне пучок почти идеально сложенных прутиков, что не осталось не замеченным мною. – Ага, – продолжал он, – вот вам и еще одно доказательство того, насколько популярным становится искусство бичевания. Ведь чтобы сделать розги подобные этим, необходимо провести огромную работу: сначала отбирают прутики, подходящие для бичевания, а это делают дети, причем вручную, а затем на специальной машине их увязывают в пучки – в такие, один из которых перед вами… У меня есть подозрение, что канадское правительство собирается
Минуту-другую я размышлял, делая вид, что вспоминаю, о ком идет речь, чтобы не вызвать у них лишнего подозрения, а потом сказал:
– Ах да, конечно, эта милашка в белом.
– Ее отец, – продолжал монсеньор Питер, – давно умер, а мать находится в весьма стесненных обстоятельствах. Сама Люси – еще девственница, и я не далее как сегодня утром заплатил ее матери сто фунтов, чтобы она позволила оставить свою дочь в моем доме сроком на месяц с целью ее посвящения.
– Посвящения в таинства церкви? – спросил я, смеясь про себя, поскольку знал, что ее посвящение во взрослую жизнь уже успешно состоялось.
– Нет, – ответил Монсеньор, недвусмысленно трогая розги, – вот какое посвящение я имел в виду.
– Что? – воскликнул я. – Вы собираетесь ее сечь?
– Собираемся, – сообщил доктор Прайс. – Первое бичевание состоится сегодня вечером, но это будет чисто экспериментальное бичевание. Всего несколько хорошо рассчитанных ударов и быстрое совокупление, чтобы определить, как это влияет на корпускулярное действие кровяных телец. Завтра она будет в более подходящей форме для получения инструкций второго этапа, и мы надеемся, что к концу месяца…
– У нас будет идеальная ученица, – перебил его отец Питер, которому не очень понравилось, что доктор Прайс взял на себя ведущую роль в изложении предмета бичевания. – Однако давайте перейдем в гостиную. Бонифаций, положите эту связку в коробку и отнесите ее наверх.
С этими словами главный знаток бичевания в подлунном мире направился наверх в гостиную, а мы последовали за ним, хотя, должен признаться, шел я не без внутреннего трепета, потому что чувствовал себя кем-то вроде ассистента при совершении обряда жертвоприношения.
Войдя в комнату, мы обнаружили, что Люси рыдает, а Мадлен утешает ее. Увидев нас, Люси бросилась к монсеньору и, обнимая его ноги, сквозь рыдания проговорила:
– Ах, отец Питер, вы всегда были добрым другом мне и моей матери, скажите же, что гнусная история, которую мне рассказала Мадлен, – сплошная ложь.
«Боже мой! – пробормотал я про себя. – Значит, они избрали Мадлен доверенным лицом, которому поручено сообщить девушке, что с ней собираются делать».
– Встань, дитя мое, – сказал монсеньор. – Не доводи себя до изнеможения. Лучше послушай, что я тебе скажу… – Мы почти на руках отнесли эту малютку, потерявшую от ужаса голову, на диван, встали кружком и стали слушать.
– Ты, несомненно, знаешь, милая моя дочь, – коварно начал свою речь священник, – что энтузиасты науки не жалеют ни себя, ни своих единомышленников, пытаясь разгадать тайны природы. Ни время, ни боль не являются для них препятствием на их пути к цели, – Люси ни слова не ответила на это зловещее вступление. – Ты много читала, дочь моя, – продолжал монсеньор, поглаживая ее шелковистые волосы, – и потому поймешь меня, если я скажу, что твой покойный отец поручил тебя заботам матери-церкви, а я как ее представитель полагаю, и к моему мнению присоединяется твоя мать, что наилучшим образом ты сможешь послужишь ее целям, если предоставишь себя для испытаний, которые будут проведены весьма искусно и не причинят тебе боли. Напротив, они доставят тебе такое наслаждение, какого ты даже и представить себе не можешь.
В это мгновение взор Люси встретился с моим, и хотя я пытался взглядом показать ей, что ей нечего бояться, она не сразу положила свою руку на руку священника.
– Святой отец, – сказала она, – я знаю, вы не допустите ничего ужасного. Я подчиняюсь вам, поскольку моя мать, когда я уходила от нее сегодня утром, велела мне в первую очередь быть во всем послушной вам и безгранично вам доверять.
– Вот какая умная у нас девчушка, – сказал монсеньор, который впервые за весь вечер употребил просторечное выражение – настолько неприкрытым было его удивление перед таким смирением, коего он не ожидал. Но я видел, как его большие круглые глаза пожирали жертву, а сам он весь дрожал от возбуждения, когда вел Люси в соседнюю комнату, где и оставил ее наедине с Мадлен. – Итак, джентльмены, момент приближается, и вы простите меня, мистер Сминтон, если мне придется перейти на более грубый язык. Но время поджимает, и простой язык в этом случае – самый быстрый способ выражения мыслей. Лично у меня нет никакого желания лишать Люси девственности, поскольку я имел сношение с ее матерью в ночь перед ее свадьбой, а поскольку Люси родилась точно девять месяцев спустя после той ночи, у меня есть сомнения относительно того, кто ее истинный отец.
– Иными словами, – с удивлением сказал я, – вы думаете, что являетесь ее отцом?
– Именно так, – сказал монсеньор. – Дело в том, что сразу же по окончании бичевания кто-то должен поиметь Люси, однако только что высказанные соображения мешают мне сделать это лично. Бонифаций предпочитает мальчиков, а доктор Прайс будет слишком занят – ему придется делать заметки. Так что придется вам и Дево бросить жребий.
Дево был просто в ярости из-за того, что его неурядицы в отношениях с Венерой являются непреодолимым препятствием для участия в том деле, каковое представляется желанным всякому мужчине, а потому, сославшись на некоторое недомогание, испросил соизволения перенести его участие на более поздний срок. В виду этих обстоятельств монсеньор Питер обратился ко мне и попросил меня быть в полной готовности в то мгновение, когда это потребуется.
В это время вошла Мадлен и сообщила, что все готово, дав при этом понять, что ей стоило немалого труда преодолеть естественные страхи бедняжки Люси, которая, будучи девственницей, ни за что не хотела предстать обнаженной перед глазами стольких мужчин.
– Впрочем, она сделала одно довольно странное замечание, – продолжала Мадлен, глядя на меня с игривостью, которую я не мог понять. – Она сказала: «Если бы речь шла об одном только мистере Сминтоне, то я бы не возражала».
– Ну вот, все складывается как нельзя лучше, – сказал отец Питер, – потому что именно мистеру Сминтону придется снять с нее напряжение.
С этим мы направились в комнату для бичевания, которая была обставлена этими мастерами со знанием дела и со вниманием ко всякой мелочи, и мелочи эти, признаться, вызывали у неофита вроде меня крайнее удивление.
Некое подобие матраца, покрытого зеленым вельветом, было застлано периной, а на ней, вытянувшись во всю длину, лицом вниз лежала смущенная Люси. По краям перины были надежно закреплены толстые вельветовые ремешки, удерживавшие девушку в лежачем положении. Ноги ее были сведены и привязаны, а нежная красивая попка была чуть приподнята. Этому способствовала маленькая подушечка, предусмотрительно подсунутая ей под низ живота.