Раненые
Шрифт:
Такой нежный. До этого он был убийцей, теперь он любовник. Стоит передо мной всего в нескольких сантиметрах и тянется, чтобы прикоснуться, поцеловать.
Что-то во мне тает. Я слышу крики, шум двигателя машины, визг тормозов. Стрельба разносится эхом позади нас, на нее отвечают и ее затыкают американские винтовки. Но я не вижу этого. Только прекрасное лицо Хантера. Его небесно-голубые глаза, устремленные ко мне, поглощают меня так, как человек в пустыне поглощает воду.
Он наклоняется вперед, и я думаю, что он собирается
— Хантер? — Сначала я чувствую лишь замешательство. Отстраняюсь и смотрю на него. — Хантер. Скажи что-нибудь. Прошу.
Но он этого не делает. Его глаза закатываются, Хантер падает на меня.
Пытаюсь подхватить его, но Хантер огромен; этого мужчины слишком много для такой хрупкой девушки как я. Он жестко падает, сталкиваясь с землей. Это пробуждает его достаточно, чтобы Хантер посмотрел на меня сквозь полуприкрытые веки.
— Рания? — Его голос слаб. На нем кровь. Слишком много крови. Так много... Его. Абдула. — Пора заканчивать, Рания.
Я качаю головой.
— Нет. Нет. Твои друзья здесь. Они приведут тебя в хорошо. — У меня проблемы с его языком, но я знаю: он слишком ранен, чтобы говорить на моем. — Прошу, не уходи от меня.
Я оборачиваюсь и вижу, как к нам приближаются американцы в форме. Взгляд Хантера скользит мне за спину, и его глаза расширяются.
— Дерек. — Голос Хантера надламывается.
— Ага, мужик, это я. Я здесь. Пора вернуться домой, чувак, — Дерек растягивал слова.
Хантер с мольбой смотрит на меня.
— Идем со мной, Рания. Я заставлю их взять тебя. Я сделаю тебя своей. — Последнее предложение он сказал на ломаном арабском.
— Пойти с тобой? — Он все еще борется, все еще сражается за то, чтобы встать, чтобы двинуться. Я касаюсь его груди, чтобы успокоить. — Я пойду с тобой. Куда угодно, — я нежно целую его. — Я пойду с тобой куда угодно. Я люблю тебя. Я люблю тебя, — повторяю на арабском и английском.
Его глаза расширяются на эти слова, и даже сейчас я чувствую панику из-за того, что он не захочет меня после моего признания в любви.
Но вместо этого он поднимает руку, напрягаясь так, словно она невероятно много весит, и касается моего лица.
— Я люблю тебя.
Он слабеет, и меня оттаскивают от него грубые американские руки в перчатках. Отталкивают. Отвергают. Игнорируют.
Он смотрит на меня, что-то шепчет, умоляет. Они его либо не слышат, либо не слушают. Хантера затаскивают в американскую машину, одну из тех, которые выглядят как переделанный в грузовик танк. Он смотрит на меня в последний раз и теряет сознание.
Я слышу крик и понимаю, что кричу я. Даже мне самой не понять мои слова. Я слышу себя так, словно слушаю незнакомку. «Не забирайте его у меня, прошу, возьмите меня с ним, прошу, я люблю его...», но они не обращают внимание. Хантер ушел, и я одна.
Хасан истекает кровью в грязи, и я слышу, как он задыхается.
Я встаю перед ним на колени.
— Брат. — Не знаю, что еще сказать. Лгать я ему не могу. — Ты спас его. Спас меня.
— Ты... моя сестра, — сил у него хватает только на такое объяснение. Но этого достаточно.
Кладу покрытые его кровью руки ему на грудь и плачу. Да, за него. Но и за себя, и за Хантера. За свое разбитое сердце. Они забрали его, хоть он и любил меня и собирался сделать меня своей. Я хотела быть его.
Быть чьей-то.
Хоть чьей-нибудь.
Хасан умирает тихо, наблюдая за мной, пока его глаз не касается отстраненное выражение смерти, и я знаю: он ушел к Аллаху, если Аллах существует. Я встаю на колени в грязи и крови, склоняясь над холодным телом моего брата - моей последней ниточкой хоть с чем-то - и плачу.
Он был мертв, а потом чудом воскрес, чтобы защитить меня. А теперь он умер вновь. Действительно умер. Я чувствую вонь смерти на нем.
А потом я слышу их у себя за спиной. Злые, раненные, окровавленные мужчины. Иракцы. Я приютила американца.
Они хотят мою кровь за свою.
Они ее получат.
ГЛАВА 14
ХАНТЕР
Я просыпаюсь от боли и от внезапного навязчивого желания вспомнить что-то, что я упускаю или забываю.
Бля, я вспоминаю. Острые копья яростной агонии колют меня, мои руки, ноги, грудь, легкие... сердце. Не в физическом смысле, а в эмоциональном. Мою сердцевину.
Там, где живет Рания.
Я выпрямляюсь и сталкиваюсь с чьим-то подбородком, вызывая ругательства.
— Где она? — требую я.
Дерек сидит рядом со мной, сжимая кровоточащий бицепс.
— Кто? Ах, да, и твоя жалкая спасенная задница не стоит благодарностей, ублюдок. Я тоже рад тебя видеть. Да-да, не волнуйся обо мне, я в порядке.
— Где она? — Я осматриваюсь, чувствуя под собой знакомый гул Хамви.
Я вижу, как Дасти за рулем оборачивается, чтоб посмотреть на меня: по его щеке из глубокого пореза на лбу сочится кровь; рана настолько глубокая, что за пораженной оборванной кожей виднеется кость. Чинк тоже тут, с дробовиком наперевес, молча пялится на меня; его лицо искажает гримаса, он грязный, ему больно, но крови я не вижу. Бенни зажимает руку, из которой сочится кровь. И Дерек в замешательстве, а также злится на меня за отсутствие благодарности.