Раненые
Шрифт:
Из меня льются слова, которые Суран с точностью переводит. Намного проще говорить на арабском и позволять ему переводить. Я знаю английский достаточно хорошо, чтобы понимать: он говорит правду. Говорю о фотографе, которого так давно убила. О Хасане, который стал солдатом, будучи ребенком двенадцати лет. О голоде. Отчаянье. Сбивчиво рассказываю о Малике. О той странной доброте, которую он показал мне, дав поесть и заставив заплатить за это телом, тем самым показав способ выжить; без него я бы точно голодала. Мне ненавистно быть шлюхой, но благодаря
А потом я смотрю на прекрасное спокойное, расслабленное лицо Хантера и понимаю, что поблагодарила бы. Я выжила, чтобы встретить Хантера, и он меня спас.
Однажды, около полудня, Хантер просыпается. Я рядом с ним, как и всегда, когда не сплю и не ем.
— Рания? — Он осматривается и находит меня. — Ты в порядке?
Я киваю.
— Все хорошо. — Двигаю стул ближе и смахиваю прядь волос с его лица. — Как ты себя чувствуешь?
— Лучше. Пройдет немного времени, прежде чем я вернусь к ста процентам, но жить буду.
Мне приходится догадываться о смысле некоторых слов, потому что они сказаны на быстром английском. Ничего не могу поделать - наклоняю и целую его: сначала нежно, а потом все больше с голодом и отчаяньем.
Я думаю о той ночи в моем доме, где я лежала в неясной сероватой темноте с его руками на моем теле и с тем немыслимым наслаждением, что он мне показал, его дар удовольствия, и все это безвозмездно.
Я хочу его. Он мне нужен. Я хочу целовать его до тех пор, пока не останусь без дыхания, пока не растворюсь в нем. Я познала желание, познала, что мое тело может чувствовать под его рукой и его губами, и сейчас я этого хочу. Я не боюсь. Хочу познать его любовь, его прикосновение. Хочу...
Я хочу быть обнаженной для него. Чтобы моя кожа прижалась к его, чтобы мое тело терлось о его. Я хочу это, это нечто, это действо.
Впервые в жизни я хочу заняться сексом. Любовью. Мне нужно сделать это с Хантером. Это свяжет нас, завершит наше странное путешествие.
Хантер отстраняется, когда за нашими спинами прочищает горло Дерек.
— Мне жаль прерывать нас, но надо поболтать, — большую часть того, что сказал Дерек, я понимаю.
Хантер с усилием садится и берет меня за руку. У него такое выражение лица, будто он знает, о чем пойдет речь. А я не знаю.
Суран появляется из ниоткуда и садится рядом со мной. От него несет сигаретами. Он шепчет перевод мне на ухо.
Дерек ставит стул рядом со мной, развернув его так, чтобы оседлать.
— Она не может оставаться здесь вечно, Хант. Ты же знаешь.
Хантер кивает. Меня поражает страх. Сейчас он отошлет меня.
— Да. Сержант тебе это сказал?
— Нет. Полковник напрямую. Наш маленький... побег не остался незамеченным, знаешь ли. Все с ума посходили. Она местная, но ни с чем здесь не связана. Она просто... здесь. И теперь, когда ты проснулся, они хотят, чтобы она ушла или сделала что-нибудь.
Хантер зажимает тонкую простынь между пальцами, потирает ее.
— Я не отпущу ее, Ди. Нет.
— Знаю, брат. Я говорил с ней, пока ты спал. Она рассказала мне свою историю, и мужик, она прошла через ад. И она любит тебя. Это ясно, как Божий день. — Дерек смотрит на меня, зная, что я понимаю и что Сурен переводит. — На самом деле, есть лишь один выход.
Хантер кивает.
— Да, знаю. Достать капеллана и несколько свидетелей. Твою команду. Дасти и парней.
Дерек кивает.
— Все будет. — Он встает, снова мельком смотрит на меня, а потом на Хантера. — Уверен?
Хантер просто кивает, рассматривая одеяло.
— Уверен как черт, Ди. Дай нам минуту, — последняя фраза предназначается Сурану, который вскидывает голову и исчезает.
Хантер берет меня за руку и потирает большим пальцем костяшки.
— Ты знаешь, что происходит?
Я пожимаю плечами.
— Думаю, да. Я не могу остаться. Я не Американка, не работник и не переводчик. Поэтому я пойду.
Хантер хмурится, морща лоб.
— Нет, Рания. То есть, да. Ты не можешь здесь оставаться, потому что ты не... ну, они хотят, чтобы ты вернулась в... вернулась. Но есть способ. Ты можешь остаться.
Я поднимаю взгляд на него. Надежда поражает меня, словно боль. Не хочу надеяться, но так тяжело не поддаться.
— Как? Ты не отошлешь меня?
Он тянет меня вниз, чтобы я села на край его кровати, и обхватывает меня за талию.
— Нет, Рания, нет. Ты сможешь остаться, если выйдешь за меня замуж. Вернешься со мной в Штаты.
Меня поражает шок.
— Выйти замуж? — Не уверена, что правильно его расслышала. Перехожу на арабский. — Стать твоей женой?
Он кивает.
— У меня... нет кольца, — говорит он на английском. — Но... я отдам тебе его, как только смогу. И это не просто способ остаться. Это... Я хочу, чтобы ты была моей.
Я недоверчиво качаю головой.
— Ты хочешь меня навсегда? У меня нет ничего. Никого. Если ты заберешь меня в Америку, а потом разлюбишь, куда мне пойти? Снова в проститутки?
Хантер касается моей щеки и целует подбородок.
— Я всегда буду любить тебя. Ты спасла меня, Рания.
Качаю головой.
— Нет, это ты меня спас.
— Ну, тогда мы спасли друг друга, — говорит он.
Я улыбаюсь в согласии.
— Так ты выйдешь за меня? — спрашивает он.
— Да, — говорю я, не сдерживая слез. — Да. Выйду.
Дерек возвращается с другими солдатами, которых я узнаю со спасения Хантера, и с еще одним мужчиной, с мягким ласковым лицом кого-то верующего, с глазами не киллера, а кого-то мирного. Он священник или имам7. Кто-то такой. Духовный человек, но английского слова для него я не знаю. Я думаю, заставляя себя вспомнить. Хантер сказал «капеллан». Вот это слово. Капеллан держит толстую черную книгу, религиозную книгу. Не Коран8, а христианскую книгу. Библию.