Раненый камень

Кулиев Кайсын Шуваевич

ГОВОРЮ С ГОРОЙ

Ты огромна, бела. Но себя принижать Я не стану, — мечта у меня есть большая. Я учусь у тебя свои дни провожать Так спокойно, как ты свои дни провожаешь. Ты могуча, бела. Ты блестишь в вышине, Всем вокруг на далеком видна расстоянье. Я учусь у тебя: как хотелось бы мне Так же радовать всех высотой и сияньем. Нет, не падаю ниц пред твоей высотой. Только крылья растут, и взлететь подмывает. Я стою, и века, что прошли над тобой, Над моей головой не спеша проплывают. У поэтов и гор долг один — высота! В этом вся их задача и суть: непрерывно Звать людей только вверх, чтоб не гасла мечта На земле, где бывают и грозы и ливни. Я смотрю, как врезаешься ты в облака. Нет, твоя высота не гнетущее бремя! Чтоб не стала бескрылой и тусклой строка, Я учусь у тебя ежедневно, все время. Так издревле стоишь ты — свободна, горда, Ледники не сумели согнуть твои плечи. — Высота! Пусть живет на земле высота! — Звезды шепчутся так над тобой каждый вечер. Ты огромна, гора! У тебя на виду Становлюсь я и выше и чище, я знаю. Людям радость нести, красоту, высоту Я учусь у тебя: ты —

гора, ты большая! Перевел Н. Коржавин

ПЕСЕНКА

Вот песенка простая О снеге на вершине, О камне у дороги. Вот песенка простая. Вот песенка простая О речке, что в теснине, О дереве зеленом. Вот песенка простая. Вот песенка простая: В лесу набрав малины. Подходит к дому мальчик,— Вот песенка простая. Чиста, как снег вершины, Проста, как серый камень, Звонка, как эта речка. Та песенка простая. Как мальчика улыбка Ты, песенка простая. Ты веточкой мне снишься Кизиловой, зеленой. Перевел Н. Коржавин

ЗИМОЙ В ТЕРСКОЛЕ

Зима в Терсколе. Тут, беседуя с горами, Живу. А по ночам мне снова снишься ты. Я слышу, как ветра всю ночь гудят упрямо, Но сосны утром вновь прямы, белы, чисты. Зима в Терсколе. Я веду со снегопадом Беседу. Сквозь него ты вновь идешь ко мне. Твой воротник в снегу, и все тебе тут радо. Все — сосны, горы, снег, идущий в тишине. Все это снится мне. Ты знаешь ли об этом? Все это снится мне сияньем давних лет. Здесь все бело, весь мир захвачен белым цветом, Здесь только дым из труб окрашен в черный цвет. Зима в Терсколе. Я живу, благословляя Все, что дает нам жизнь, — любовь, надежду, смех. Пишу стихи о том и счастье обретаю. Садится не спеша на ветки сосен снег! Зима в Терсколе. Я пишу. Ложатся строки Спокойно и легко в открытую тетрадь. В них — эти сосны, снег, в них — блеск вершин высоких, В них — ты. Мне хорошо тебя здесь вспоминать. Зима в Терсколе. Я, беседуя с горами, Живу. Вокруг меня — лишь белые хребты. Рождается мой стих. И, чуть родившись, прямо Через реку Баксан спешит домой, где ты… Перевел Н. Коржавин

* * *

Снег идет в этот вечер в Баксанском ущелье. Дети спать в это время ложатся повсюду. Хватит, нынче побегали и пошумели,— Время спать. Пусть дома их счастливыми будут! Только древний Эльбрус среди ночи белеет. Он могуч. И все дети ему как родные,— Он кивает им всем, сон их чуткий лелеет: — Спите. Ночи счастливой вам, дети земные!.. Перевел Н. Коржавин

ФИРЮЗА

Фирюза! Радость в имени легком твоем, Будто машет журавль своим гордым крылом. Фирюзэа! Так красавица зваться должна Иль платан, когда зелень платана нежна. До сих пор я в гостях у тебя не бывал. Как талантлив был тот, кто тебя так назвал! Зеленеют платаны, бормочет вода. Всюду яблоки — их желтизна, краснота. Над тобою хребет. Доконал его зной: Стал он схож с буйволиной облезлой спиной. Фирюза! Когда вновь я вернусь на Кавказ, Ты мне в наших горах будешь сниться не раз. Ты мне сказочным сном будешь сниться вдали. В этот сон верил радостно Махтумкули. Ты в душе навсегда, не на день, не на год. А когда я почувствую смерти приход И все лучшие дни вновь пройдут предо мной, Ты опять прошумишь мне зеленой листвой, И шепнут твое имя платаны твои, И зальются в садах, как теперь, соловья. Фирюза! Радость в имени легком твоем, Словно машет журавль своим гордым крылом. Перевел Н. Коржавин

НОЧЬ СВАДЬБЫ

Висит над аулом луна. Свет лежит на скале. Снега на хребтах, лес зеленый, поляны, стремнины. И темные реки текут по скалистой земле К хлебам, что созрели на нивах Чегемской долины. Луна над аулом. Ночь свадьбы. Уже привезли Невесту. С подругами рядом сидит она скромно. Танцуем, поем, веселимся, как будто мы шли По жизни легко и наш день не бывал еще темным. А юноши в круг выбегают и пляшут, легки, Как будто вовек никакой не узнают печали. Потом поднимаются медленно с мест старики. Танцуют, — да так, словно горя они и не знали. Ночь свадьбы идет. Тост за тостом, как света поток Вершин белизна в них и рек неуемная сила, Блистанье зарниц. Пробки с треском летят в потолок, И в стены, и в двери летят, чтоб веселье бурлило. В открытые окна деревья глядят, как из мглы, И видят невесты и девушек тонкие лица. Ночь свадьбы идет. Над аулом вершины белы, На них эта полночь июльская грудью ложится. А девушки пляшут так плавно, как будто несут, Боясь, что расплещутся, ведра воды родниковой. Пусть строчки мои эту плавность их не растрясут, Пускай сохранит ее прелесть звенящее слово. Ночь свадьбы идет. В тостах — яркие звезд огоньки И шелест чинар, что растут за аулом, на воле, В тех тостах сияют под ясной луной ледники И дождь шелестит, поливая подсолнуха поле. Ночь свадьбы идет. Слышен крик: — Бубен, бубен! Сильней! Эй, парень, что ноги жалеешь? Гремит плясовая! — Как будто не знали мы боли и горестных дней, Так пляшем, поем. Лунным светом дворы заливает. Мы свадьбу справляем, пируем, беду победив, Луна нам завидует, хоть и глядит величаво. У горного лета сейчас как бы счастья прилив: Леса зеленеют, и пахнут высокие травы. Рассвет наступает. Луны за окном уже нет. Белеют хребты, где-то солнце встает за горою. Поднявшись, сказал тамада, освещенный зарею: — Восславим же радость и выпьем за новый рассвет! Перевел Н. Коржавин

СНЕГОПАД В ГОРАХ

М. Дажильговой

В горах снегопад. Побелели холмы, и дорога, И скалы высокие, словно твоя красота. Снег падает медленно, тихо, задумчиво, строго, Как мысли мои о тебе в этот час и всегда. Как будто плывут над ущельями белые птицы, Идет этот снег не спеша, без труда, без помех. Желаю сегодня охотнику не оступиться: Охотничьи

тропы невидными делает снег. Нет ветра, мороза. Ушли облаками туманы. Скал плечи гранитные, белая ель на скале. Снег падает плавно, бесшумно, с утра, непрестанно, Как мысли мои о друзьях, о судьбе, о земле. Снег падает так, как свой сказ развивает сказитель,— Уверенно, вдумчиво, медленно, без суеты. И кажется: все испытанья, надежды, событья, Вдруг став журавлями, сейчас облетают хребты. Снег идет над дорогой, стоит, как завеса сплошная, Гранитные груди у скал, все хребты в белой мгле. Снег падает плавно, идет, никому не мешая. Как мысли мои о тебе, о любви, о земле. Снег медленно падает, тихое белое чудо, Чинары высокие молча на склонах стоят. И кажется: снова я где-то далеко отсюда И мне только снится спокойный родной снегопад… Перевел Н. Коржавин

ШАЛЬ

Шаль, что носили матери в горах, Святыней ты была для нас в веках. Как матери святое молоко, Вознесена ты нами высоко. Не раз, не два направленному в грудь Кинжалу перерезала ты путь. Упав пред тем, кто был готов убить. И он не смел тебя переступить. Не страх и не предчувствие беды,— Его могла сдержать лишь только ты В своем порыве ясном и святом. К добру и чести стала ты мостом. Сильней кинжала, — пусть он страшен, — шаль. Сильней больших гранитных башен шаль, Немало жизней так спасла ты, шаль, Носителем добра была ты, шаль. Да, тот, кто всей душою жаждал мстить, Не мог, не смел тебя переступить. Всегда легко рискуя головой, Он становился робким пред тобой. У очага ребенком я дремал И к мягкой шали щеку прижимал, И было хорошо в тепле дремать, И молча на меня смотрела мать. Шаль черная горянок-матерей, О, ветра вой, о, память детских дней! О, снег, летящий с неба в дымоход! — Казалось, саклю снегом занесет. Ребенка в колыбели бахромой Пушистою касавшаяся шаль И горцу, что покинул дом родной. Теплом его казавшаяся шаль! Когда ж от пули гибли храбрецы, Их покрывали шали той концы, Шаль горских матерей, ты и сейчас Воспоминаний много будишь в нас. Я вижу вновь очаг и дом родной, И прижимаюсь вновь к тебе щекой, И вновь дремлю, устав от детских дел, Как будто не старел я, не седел. Как худенькие руки матерей, Как их морщины — след нелегких дней, Так эта шаль — вещей священней нет Способна излучать тепло и свет. Хранила честь земли родимой, шаль. Была, как жизнь, непобедимой, шаль, Героев павших покрывала, шаль. Тепло поэтам ты давала, шаль!.. Перевел Н. Коржавин

УЧЕНОМУ ЯЗЫКОВЕДУ

О смерти языка спокойно, без участья, Ты речь свою повел, ученую весьма. Что для тебя язык? Глагол, деепричастья… А для меня он — жизнь. Ты понял? Жизнь сама Когда я слушаю слова родимой речи, Я вижу тех, кто пал, но кто свободу спас. Я вижу храбрецов, чье слово в жаркой сече Горело, словно кровь, как день в закатный час. «Будь с нами, мужество!» — слова из уст летели Из окровавленных, как птицы, напролом, И гнали пришлецов разбойных из ущелий, И смелых славили на языке своем. Поныне те слова стоят, как наши скалы, Поныне те слова сверкают, как мечи. В них раны сабельной огонь кроваво-алый, В них вечной доблести горячие ключи. Мужчины, чьи уста полны были и кровью Сраженья правого и кровью слов родных! О, жены, что детей баюкали с любовью. Оплакав их отцов на языке живых!.. О смерти языка ты говоришь бесстрастно, Но мне-то слышится, как девушка на нем Твердит слова любви, — они звучат прекрасно. Как листья, как родник в цветении лесном. Прислушайся, — тебе откроются долины, И блеск травы, и шум дождя в словах простых, В них ветки шелестят, и клекот в них орлиный, И ум пословицы, и звонкий древний стих. Не этот ли язык звенел над колыбелью? Не он ли хлеб растил с упорством и трудом? Не он ли горевал? Не он ли звал к веселью И «Мир вам» говорил, вступая в каждый дом? Он молоком блеснет, теплом тебя согреет, Когда произнесешь на нем ты слово «мать», А скажешь «яблоко» — все расцветет, созреет, А скажешь «небосвод» — весь мир начнет сиять. Язык не слабый снег, он не растает вскоре, Язык — могучая гранитная скала. С народом он делил и радости и горе, И в споре с ним позор познали силы зла. Язык народа жил, как всадник и как воин, Родной земле служил, как пахарь и мудрец. Он так же, как народ, бессмертия достоин, А если он умрет, умрет он как храбрец. Перевел С. Липкин

КАМЕНЬ

Много раз я писал о тебе… Издавна Были камнем богаты аулы нагорий, И народ мой оставил свои письмена В камне: мудрость свою, и надежду, и горе. Мысль народов других в древних книгах жила, В фолиантах хранились былого анналы. А у горцев бесправных — скала да скала. Мысль вверялась камням. Камни, камни и скалы — Наши книги, история нашей земли! Потому-то и камень везде в преизбытке. Что столетия в нем свой язык обрели. Это скорби и стойкости твердые свитки! Вот надгробья, вот мельничные жернова, Башни… Память о войнах, набегах, обвалах. Выразительны камни, как будто слова. Заливала их кровь, лунный свет заливал их. Это плач матерей и томленья подруг, Боль поэта и мысль мудреца-чародея, И умельца движения чуткие рук, Дух борца… Я читаю их, сам каменея! Сколько каменных я раскрываю страниц! Это всадников-кровников единоборство, Это крик полонянок и ропот темниц, Это наших крестьян трудолюбье, упорство. Это каменное их терпенье. Борьба Их за жизнь. Их глазами глядят эти камни На меня так внимательно! Предков судьба В них живет и становится сразу близка мне. В доме каменном, у очага, сколько раз, Камень, ты согревал мои ноги босые. Нам при жизни служил. А придет смертный час — У могил имена сохранишь ты людские. Я уйду, ты же будешь веками храним. Нет без камня и дерева горской дороги. Так недавно ты грел мои детские ноги У огня… Скоро станешь надгробьем моим… Перевел С. Липкин