Раненый камень

Кулиев Кайсын Шуваевич

ТАНЕЦ

Пол гудит в просторной сакле. Стук подошв, свирели звон,— Все мелькает, словно сабли, Вырванные из ножон. Танец гор, хмельной и сладкий. Как, в какой далекий год Выдумал тебя не падкий На веселье мой народ? Может, он, забравшись в выси, В блеске радостного дня Этот ритм из сердца высек. Словно искру из кремня. Или высек в день ненастный, Чтобы рук не опустить, Чтобы мир свой, мир несчастный, На мгновенье озарить. …Зрители устали хлопать, А танцующий джигит Вновь взлетает, словно пропасть Он вот-вот перелетит. Но, на миг прервав круженье, Замер он и сделал вдруг Чуть заметное движенье, Приглашающее в круг. Слушаясь беспрекословно. Вышла девушка — и в пляс. Распростерла руки, словно В облака взлетит сейчас. Пол

гудит в просторной сакле, Стук подошв, свирели звон,— Все мелькает, словно сабли, Вырванные из ножон. Перевел Н. Гребнев

ПРЕДКИ МОИ

Горец, кинжал не носил я бесценный, Сабли старинной не брал я в бои. Но не судите меня за измену. Предки мои, Предки мои! Я не пою, а пишу на бумаге, Мерю пальто городского сукна, Но без терпенья, без вашей отваги Грош мне цена, Грош мне цена! Я на своих опираюсь предтечей. Так, зажимая рану свою, Вы опирались друг другу на плечи В смертном бою, В смертном бою. Я удивляюсь величью и силе Песен, звучавших в минувшие дни. Предок мой, прадед мой, нас породили Горы одни, Горы одни. Вспыхнет весенняя молния где-то, Сплю я, и кажется мне иногда: Вместе мы скачем, и с наших бешметов Льется вода, Льется вода. Видел я много не виданных вами Стран и народов, неведомых вам, Но, возвратись, припадал я губами К отчим камням, К отчим камням! Горец, кинжал не носил я бесценный, Сабли старинной не брал я в бои. Но не судите меня за измену. Предки мои. Предки мои! Перевел Н. Гребнев

ПРОМЕТЕЙ

Прометей, прикованный к скале, Как сама скала, велик и вечен. До сих пор кружит орел во мгле И клюет кровавым клювом печень. Сила Прометея до сих пор Царствует — она сильнее смерти, Снежные громады катит с гор. Мечет молнии и вихри вертит. Родина, в ущельях снеговых На вершинах этих первозданных Сколько за века прошло твоих Горцев — Прометеев безымянных. Всем дарил им ты, седой Кавказ, Мужество сердец и зоркость глаза, Говорил им: — Будьте в трудный час Прометеями, сыны Кавказа! Перевел Н. Гребнев

ЭЛЬБРУС

Ты — мечта людская, что на крыльях Высоко под небо вознеслась. Горцы бога своего молили, В сторону твою оборотясь. Видели вдали тебя герои, Погибая в праведном бою, Прорубали горцы, сакли строя, Дверь и окна в сторону твою. Глядя вдаль, на вечный снег без края, Зная, что никто им не владеет, Бедный горец, бедность забывая, Сам себе казался богатеем. И порою нам в чужих селеньях По ночам твои вершины снились, И тогда — пусть только на мгновенье — Наши беды легче становились. И, ей-богу, если б я родился Не в сегодняшнем, а в прошлом веке, Я, паломник, шел бы и молился Лишь тебе, не думая о Мекке. Те, кто пролил кровь, чиня насилье, У подножья твоего когда-то. Да и те, чью кровь они пролили,— Все ушли давно и без возврата. Словно совесть моего народа, Ты стоишь, Эльбрус, велик и вечен. Как поэзия и как природа. Ты стоял до нашего прихода, Нашего ухода не заметишь. Я уйду, но все ж останусь рядом, Потому что будут жить другие И смотреть моим влюбленным взглядом На твои вершины снеговые. Перевел Н. Гребнев

* * *

Я воду пил, текущую меж скал, Что пахнет мокрой ягодой в ущелье, И, стоя над водою, замечал: Горели искры на боку форели. Текущую меж скал я воду пил И ощущал мороз ее истоков. Я воду пил, и набирался сил, И приобщался к мудрости высокой. Перевел Н. Гребнев

ВАША КРОВЬ

Шли вы на турью охоту, бывало, И не страшил вас в горах снегопад, Вы у заваленного перевала Не поворачивали назад. Горцы, со всякой бедою вы знались: Зверь подминал вас и снег засыпал. Камни срывались, и реки вздувались, Кровник точил свой неправый кинжал. Кровь, бушевавшая в ста поколеньях, Сыну балкарца, досталась и мне. Мужество ваше и ваше терпенье В пору беды просыпались во мне. Вы, громоздившие грозные стены В час ожиданья недобрых гостей, Внукам своим передали нетленной Твердость свою и своих крепостей. В жилах моих ваша кровь не остынет В добрый мой час и в недобрый мой час. Дует в лицо мне и в спину поныне Ветер ущелий, прославивших вас. Перевел Н. Гребнев

* * *

Любой

навет заранее приемлю, Но про меня, когда мой час пробьет. Сказать, что не любил родную землю, Едва ль на ум кому-нибудь придет. Кто скажет, что в разлуке мне не снились Родимых гор снега и ледники, Что я не видел, как потоки бились И глыбы скал дробились у реки! Что я на землю не глядел влюбленно, Не озирал родимые края Так, словно на ее пологих склонах В малинниках горела кровь моя! Перевел Н. Гребнев

* * *

Я знаю вкус меда и соли твоей. Земля моя дорогая. Снег твоих гор и травы степей Я мял, к тебе припадая. Я кланяюсь горным твоим снегам И травам твоей равнины, Твоим плугам, к чьим лемехам Прилипли комочки глины. Перевел Н. Гребнев

ПЕСНЯ СУХОЙ ЧИНАРЫ

Надо мной плыла когда-то Птичья стая, Подо мной была когда-то Тень густая. На ветру я песни пела. Мне, бывало, Вьюга ветви снегом белым Пеленала. И с ветрами и с дождями Я дружила, И луна меня ночами Серебрила. Я, как добрая царица, Не скупилась. В тень мою какая птица Не садилась? Корни, ветви буря злая Не сломила, Крепкий ствол пила стальная Не спилила. Мало мне на белом свете Жить осталось: Что не может сделать ветер, Может старость. Пусть по веткам оголенным Дождь стекает, Птица к деревам зеленым Улетает. Мой конец топор прочертит, Я исчезну, Но своею буду смертью Вам полезна. Запою в печи гудящей. Как бывало, Будто мне, огнем горящей, Горя мало. Мы, деревья, как герои Умираем, Что деревья, что герои — Мы сгораем. Перевел Н. Гребнев

* * *

Ветер кажется белым-белым: Он летел по снежным пределам. Ветер кажется мне зеленым: Он летел по лесистым склонам. В нем — дыханье свежих платанов, В нем — дыханье снежных становий, В нем — дыханье древних туманов, Запах меда и запах крови… Перевел С. Липкин

* * *

Спилили дерево, оно свалилось, Полно печали, горькой как зола, И та речушка, что под ним струилась, Впервые горе жизни поняла. Шептались листья с ней при лунном свете Иль падали, покрывшись желтизной, И освежались, легкие как дети, Прохладою и влагою речной. Им песни по ночам вода певала, Пока заря, пылая, не взойдет, А утром просыпается, бывало, И смотрит сквозь листву на небосвод. И мир казался ей тогда зеленым — Земля, и небо, и она сама… Но ствол упал, упал с тяжелым стоном, И речка сходит, бедная, с ума. Ей кажется, что путь ее бесцелен. Всю ночь о мертвых листьях слезы льет, Проснется на рассвете — где же зелень? Как странен мир, как бледен небосвод! И чахнет речка, будто от недуга, Винит себя и плачет до сих пор: Зачем она не защитила друга. Не отвратила от него топор? Перевел С. Липкин

* * *

Будь я живописцем, там, на скалах. Как бы я тропинки рисовал! Это мысли путников усталых… Вот они, уйдя за перевал, Тянутся в тени чинар зеленых. Это матери моей печаль, Как печаль тех сумерек бессонных, Что уходит по тропинкам вдаль. То печаль балкарок, кабардинок, Матерей… О, кто бы написал Горскую задумчивость тропинок На вершинах и в теснинах скал! Перевел С. Липкин

НАДПИСЬ НА КНИГЕ КЯЗИМА МЕЧИЕВА

Это книга — иль это народа родного Сердце, полное смуты, пыланья, томленья? Слышу мудрой горянки душевное слово, Слышу рев пораженного пулей оленя. Это книга — иль это народа родного Сны, которые снятся в ночные туманы? Вижу крови следы на скале, вижу снова: Тур срывается в пропасть, страдая от раны. Это книга — иль это народа родного Боль, терпенье, и мудрость, и жизни начало? Или это вода из ключа из живого, Та, что горцев от ран боевых исцеляла? Эта книга — как зов, что звенит издалече. Весть о тех, кто прошел, головы не склоняя, Мимо бездны, взвалив на широкие плечи Камни бед, камни горя сурового края. Эта книга осталась как их завещанье. Эта книга — как память о времени злобном, Эта книга — и встреча с былым и прощанье. Эта книга — как надпись на камне надгробном. Это к нам из-за гор голоса долетели Тех, кому до мечты доскакать так хотелось. Это ярость борца, это песнь колыбели. Боль надежды, и ум, и безумная смелость! Перевел С. Липкин