Ранней весной (сборник)

Нагибин Юрий Маркович

— Артиллерийская дуэль, — удовлетворенно проговорил Шатерников. — Пустячок, а приятно.

Ракитин ожидал, что разгорится перестрелка. Ничуть не бывало. Немцы замолчали, и наши бойцы принялись натягивать намордники на стволы.

— Сейчас нам предстоит малоприятный визит, — сказал, поморщившись, Шатерников. Батальонный комиссар Князев не жалует меня…

Но визит, о котором говорил Шатерников, не состоялся. «Хозяйство Князева» перебралось во второй эшелон, в деревню Вяжищи, в пятнадцати километрах от Селищева.

— Придется

здесь заночевать, — решил Шатерников.

Они находились в огромном сводчатом подвале, освещаемом лампами-молниями и самодельными светильниками. Вдоль стен тянулись деревянные нары, весело потрескивали докрасна раскаленные железные печурки, на них бойцы варили суп и кулеш. Тут было общежитие работников штаба и поарма и некоторые службы. В глубине подвала стоял грубо сколоченный стол, а на нем дощечка с надписью: «Начальник АХЧ». В другом конце, за деревянной перегородкой, слышался однообразный постук морзянки.

Шатерников освободился от мешка и прочих доспехов, снял полушубок и сложил все это на нары. Ракитин последовал его примеру.

— Будем ужинать, — сказал Шатерников.

Расстелив газету, он стал выкладывать на нее различную снедь, не виденную Ракитиным чуть ли не с самого начала войны: сливочное масло, вареную колбасу, крутые яйца, шпиг, печенье. Ракитин понял, что кладовая АХО была ящиком с двойным дном и лишь посвященному открывала свои тайные недра. Боясь, что Шатерников станет приглашать его к своему роскошному столу, Ракитин схватил гороховый брикет, комбижир, кусок хлеба и поспешно отошел к печурке, у которой хозяйничали бойцы и где он не был виден Шатерникову.

— Ребята, котелка не найдется? — спросил он.

Один из бойцов протянул ему черный, закопченный котелок. Ракитин зачерпнул воды из кадки, размял ложкой концентрат, бросил туда кусок комбижира и поставил котелок на огонь.

Ракитин довольно долго провозился со своим незатейливым ужином. Он погнул алюминиевую ложку, разминая твердые катышки, в которые свалялся желтый порошок. Наконец его усилия были вознаграждены: в котелке забурлила густая гороховая каша. Ракитин добавил еще комбижиру и, обжигаясь, принялся хлебать вкусно пахнущее месиво.

Покончив с ужином, он заметил, что за столом начальника АХЧ собралась теплая компания. Командиры в расстегнутых по-домашнему гимнастерках склонились над столом, что-то разглядывая, то и дело слышался смех и одобрительные возгласы. Вначале Ракитин подумал, что там идет какая-то игра, но потом обнаружил, что центром внимания является сидящий во главе стола Шатерников. Он подошел ближе.

Жестами опытного фокусника Шатерников разбирал круглый немецкий противогаз.

— Эйн, цвей, дрей! — говорил он, разбрасывая вокруг себя части противогаза. — Фир, фюнф, зеке, — и противогаз был снова собран.

Командиры дружно засмеялись.

— Здорово! — произнес молодой политрук с шелковистыми, лихо завинченными кверху усами.

— Да, толковая штука, —

согласился Шатерников. — Что у фрицев хорошо, то хорошо. Это я у немецкого разведчика снял, он нам под Тихвином попался, когда мы из окружения выходили. А это вот мне ихний майор завещал. — Он вытащил из кобуры парабеллум, извлек из рукоятки обойму с чистыми, гладкими головками пуль.

— Неужто завещал?

— Ну да! Мертвый фриц добрый. Битте-дритте — парабеллум и еще запасная обойма. — Шатерников нагнулся и вынул из-за голенища вторую обойму.

«А мне он ничего не показывал!» — ревниво подумал Ракитин.

— От того же майора мне чудный бритвенный прибор достался, — продолжал Шатерников. Он вынул из планшета плоскую коробочку, открыл ее и быстро свинтил изящную безопасную бритву. Проведя бритвой несколько раз по своим гладким загорелым щекам, Шатерников с сожалением добавил. — Вот только с лезвиями беда. Всего три штуки и было. Правда, «золлингеновская» сталь как бы самозатачивается: слегка о стакан направишь — и опять как новенькая!

— Здорово! — хлопнул себя по коленке усатый политрук.

— Это что! — сказал Шатерников. — Мы по дороге один немецкий штабишко накрыли. И, как говорится, когда дым рассеялся, я там вот эту «лейку» подобрал. — Названный предмет тут же появился перед глазами слушателей. Шатерников расстегнул планшет и достал пачку фотографий. — Я этой «лейкой» весь наш путь заснял.

Карточки пошли по рукам. Ракитин мельком видел каких-то бойцов, то пробирающихся через лес, то отдыхающих на траве, то чистящих оружие и готовящих еду. Раз-другой мелькнул сам Шатерников в длинной шинели и треухе с лисьей оторочкой, с автоматом на шее. Раз он стоял на опушке леса, раз у какого-то бревенчатого дома без окон. По поводу дома Шатерников сказал, что это Лесникова баня.

— За месяц только раз удалось в баньке попариться, зато уж на всю катушку. Умирать буду, а лесникову баньку не забуду.

— Слушай, товарищ капитан, — сказал пожилой батальонный комиссар, — а ты не загибаешь малость? Что это бойцы у тебя все какие чистенькие, бритые, будто не из окружения, а с парада идут?

— А я не давал людям распускаться, — просто ответил Шатерников. — У меня так было заведено, чтоб личность бритая, оружие чищено, каждая пуговица на месте. Я сразу предупредил: роту я выведу, а вшивую команду нет.

— Это правильно! — наклонил седеющую голову батальонный комиссар.

— Да, вот еще трофеи! — вспомнил Шатерников. — Поглядите, до чего фрицы проклятые додумались. — Он осторожно вытащил из планшета несколько ветхих немецких листовок. — Вот насчет взятия Москвы: немецкий часовой на фоне Спасской башни. А вот фото Ленинграда и подпись: «Что видят глаза немецкого солдата». Ловко смонтировано? А? Для истории храню…

— Постойте, немцы до Кировского не дошли, как же они Дворцовую набережную увидели? — возмутился батальонный комиссар.