Ранней весной (сборник)
Шрифт:
— Срочно едем назад: на участке двести первого завтра будет бой за высоту.
Утро боя выдалось светлое, тихое, и хвоя обглоданных минами и снарядами сосен казалась особенно щемяще зеленой. Из подива в полк их вызвался проводить кургузый крепыш с кубиками лейтенанта. Знакомясь, он сунул Ракитину маленькую шершавую руку и коротко, как отрубил, представился:
— Отсекр!
Следом за отсекром они двинулись опушкой леса. Привычно верещали немецкие мины, губя ни в чем не повинные деревья. Порой их обгоняли розвальни, груженные то
— С Москвы будете? — спросил отсекр Ракитина.
— Сейчас из Малой Вишеры, а вообще москвич, — ответил Ракитин, и в памяти нежно и тоскующе встал маленький двухэтажный домик в одном из арбатских переулков.
— Огромный городишко, — сказал отсекр. — Случалось, бывал!
— Правда? — обрадовался Ракитин. — Арбатскую площадь знаете?
— Нет, — наморщил лоб отсекр. — Угольную знаю.
Ракитин никогда не слышал о такой площади.
— А на Гоголевском бульваре не доводилось бывать?
— Нет, я жил в Цыганском тупике. Слышали, наверное?
Ракитин не слышал о таком месте, хотя считал, что хорошо знает город.
— Кузнецкий мост знаете? — спросил он робко.
— Нет. Вот «Шестую роту» знаю, хорошая улица.
Ракитин промолчал, отсекру была известна какая-то другая, неведомая ему Москва, и эта Москва была бесконечно далека от милых Ракитину мест.
Громадная, свежая бомбовая воронка в рыжем венце глины зияла посреди дороги. Ракитин заглянул в нее и отшатнулся: кверху колесами валялся там искалеченный, смятый, как консервная банка, легковой «газик».
— Это кто же так гробанулся? — спросил Шатерников.
— Командир и комиссар того полка, куда мы идем, — сказал отсекр. — Они возвращались от главного, и, как нарочно, налетела откуда-то «рама», скинула одну всего фугаску — прямое попадание…
— Надо же! — сморщился Шатерников. — Только на войне бывают такие случайности. Кто же теперь вместо них?
— Командир второго батальона Чернецов и политрук Утин.
— Не люблю, когда бой ведут заместители, — пропустив отсекра вперед, тихо сказал Шатерников. — Это как опера со вторым составом.
Ракитин не знал погибших людей, не понимал, какое влияние окажет их гибель на предстоящий бой, но и на него все это произвело тягостное впечатление.
Близ командного пункта отсекр с ними расстался.
— Если не убьют, — сказал он, улыбнувшись, — то вечерком увидимся, еще поговорим о Москве. — И, засунув руки в карманы шинели, быстро зашагал вперед.
КП полка помещался в большом, шестинакатном блиндаже. Перед входом в блиндаж была вырыта полукруглая яма, от которой метра на три шла тупиковая траншейка.
Вокруг простиралось заснеженное, частью обтаявшее поле, пересеченное железнодорожной насыпью. Судя по сухим метелкам камыша, торчащим
— Это стратегическая высота, — пояснил ему Шатерников. — Так называется точка, господствующая над местностью. А вы, верно, думали, это гора или холм?
— Да, — признался Ракитин.
Шатерников засмеялся и прошел в блиндаж. Ракитин остался снаружи. Внимание его привлек странный, то и дело повторяющийся звук, словно кто-то дергал басовую гитарную струну. Он спросил бойца, стоявшего у входа в блиндаж, что это за звук. Тот вначале не понял вопроса, потом спокойно пояснил:
— Да пули немецкие о деревья рикошетят.
— А разве сюда долетают пули? — удивился Ракитин.
— Это «кукушки» стреляют, вон с тех сосен, — боец махнул рукой на сосновый перелесок за насыпью.
— А в кого они стреляют?
— Черт их знает, может и в нас, — равнодушно отозвался боец.
Из блиндажа вышел Шатерников.
— Ну, что там? — спросил Ракитин.
— Совет в Филях. Уточняют и все такое… Накурили — дышать нечем.
— Объясните мне, что тут будет происходить?
— А вы и так увидите.
— Чтобы увидеть, нужна какая-то ориентировка.
— Бой начнется в двенадцать ноль-ноль, — скучным голосом сказал Шатерников. — Сперва артиллерийская подготовка, потом танки с автоматчиками пойдут на прорыв, в прорыв устремится пехота — и высота 16,9 наша.
— И все?
— Таков план; посмотрим, каково будет исполнение…
Внимание Шатерникова привлек плоский фанерный ящик, лежавший у входа в блиндаж. Он потрогал ящик, затем поднял и встряхнул его над ухом, но ящик не открыл ему своего секрета. Тогда он принялся вертеть его и так и этак. Фанерная крышка, прибитая тонкими гвоздочками, чуть отошла в одном месте, Шатерников сунул палец в щель и слегка отодрал крышку.
— Ракеты, — произнес он с удовлетворением, заглянув внутрь ящика. Ракитин уже подметил слабость своего спутника к этой боевой продукции: всю дорогу подбирал он узкие металлические цилиндрики и потрошил их перочинным ножиком. Вот и сейчас, не удержавшись, он вытащил ракету, и на лице его отразилось глубочайшее изумление.
— Что за черт!.. — выругался он и быстро вскрыл ракету. — Так и есть — синяя!.. — Он сдул с пальцев похожий на стиральную синьку порошок, после чего бесцеремонно отодрал крышку напрочь и переворошил все остальные ракеты. — Ничего не пойму — одни синие… Эй, друг, — обратился он к бойцу, с которым до этого разговаривал Ракитин. — Вы по каким в атаку пойдете? По красным или по синим?
— По красным, — ответил тот.
— А есть у вас еще ракеты?
— Нет, вроде других нет.
Красивое загорелое лицо Шатерникова бронзово потемнело от гнева.