Рантье
Шрифт:
– Они же заграницей на очередном танцевальном конкурсе были!
– А перенести дату праздника нельзя было?
– Ещё чего!
– Буряков нахмурился.
– Между прочим, Эвелина в день моего пятидесятилетия мне даже не позвонила. Так что уволь от нотаций.
– Ты грубый!
– Лен, - после долгой паузы тихо сказал Буряков, - ты мне только об этом хотела сказать?
– Нет.
– Так давай, говори!
– Вопрос очень важный...
– Жизни и смерти?
– усмехнулся Буряков.
– Вот именно! Скажи, Лев, написал ли ты завещание?
– Вот тебе и на, а ты-то тут при чём?!
–
– По поручению?
– От имени, но они в курсе.
– Хорошо, допустим, тебя уполномочили, так что интересует моих наследников, точная дата моей смерти?
Женщина ядовито ухмыльнулась.
– Возможно, и интересует, но вопрос их более прозаичен: вправе ли они рассчитывать на наследство?
– Странный вопрос, разве я кого-то лишил наследства? И почему этот вопрос возник именно сейчас?
– Сейчас, потому что когда-то надо было это обговорить.
– А, я понял! Мой дом так понравился деткам, что они решили заранее выяснить, кому он достанется?
Елена нервно потерла руки.
– Это звучит цинично, но, пожалуй, что так.
– Спасибо за честность, - Буряков махом осушил бокал.
– Знаешь, Лена, тебе не кажется такая постановка вопроса нахальством? И не надо протестующих жестов! Именно нахальством, если не хамством. И это притом, что все трое моих отпрысков живут в персональных квартирах!
– Да, но они принадлежат тебе, а не детям!
– почти возмущённо воскликнула Лена.
– Действительно, - язвительно отозвался Буряков, - это так странно, что недвижимость, за которую я заплатил деньги, принадлежит мне.
– Дети чувствуют себя неудобно.
– И в чём же их неудобство?
– Это не их жильё, они чувствуют себя обязанными....
– Так это же замечательно! Что плохого быть признательным своему родителю за заботу?
– Лев, ты так говоришь, что мне нечего возразить, но сердце моё чувствует, что им неуютно.
– Нет проблем, пусть купят квартиру сами.
– Купят?! Да о чём ты говоришь?! Сейчас совсем другие времена!
– Тогда пусть ждут моей смерти, а до этого скорбного события позвольте мне спокойно дожить свою жизнь так, как я считаю нужным.
Буряков ожидал, что Лена вспылит, но она подавленно замолчала.
Они принялись за мраморную говядину, запивая её мелкими глотками вина и изредка обмениваясь ничего не значащими фразами.
Буряков проводил бывшую жену до выхода, сухо раскланялся и спустился в бар. Зря, что ли на метро ехал? Получив стопку водки и кружку пива, уселся за столик в дальнем углу и задумался.
Он любил своих детей, наверное, больше, чем они его, так уж сложилось. Разрыв с женой отдалил его от них и не помогли самоотверженные попытки первых лет остаться для них отцом, сохранить тёплые отношения. Чем больше дети взрослели, тем чаще встречи превращались в формальность с традиционным завершением конверта на карманные расходы. Эмоции улеглись, чувства притупились, такие взаимоотношения превратились в норму: он знал, что у него есть дети, они знали, что у них есть нежадный отец, никто никому не был в тягость.
Буряков опрокинул в себя стопку и с наслаждением щедро полил её пенным напитком. "Опять утром голова болеть будет", - безучастно подумал Лев Михайлович, сделал ещё глоток пива и вновь погрузился в раздумья.
Он вспомнил, что решив купить каждой из дочерей отдельные квартиры, надеялся на сближение с ними, на то, что появится теплота общения. В самом деле, рассуждал он тогда, когда у них появится отдельное жильё, ничто не помешает им быть благодарными. Он всего лишь хотел прислониться к их уюту, а вышло непредсказуемо наоборот: после бурных новоселий, на которых Бурякова благодарили и клялись ему в любви, дети приглашать его к себе стали ещё реже, чем раньше. Что произошло?
– Ещё пива?
– спросила обаятельная официантка.
– Да, - улыбнулся ей Лев Михайлович.
"Должен я прийти в себя после встречи со своей бывшей супругой?
– спросил он себя, придвигая новую порцию холодного пива.
– Обязан!".
Буряков надолго приложился к обильно потеющей кружке. Алкоголь разлился по телу, неся ясность мышления и уверенность в скорых ответах на все вопросы. Казалось, у него открылся "третий глаз", до того всё стало ясно. Впрочем, в глубине души Буряков знал, что эта ясность ложная, но это не уменьшало хорошего настроения. Он промокнул губы салфеткой и вновь задумался. Итак, дорогие подарки были приняты, но тепла больше не стало. И что же он сделал потом? Буряков усмехнулся: решил наступить на те же грабли. "А что мне было делать?!
– размышлял он.
– Я же боюсь одиночества. Разве не так, признайся?". Стало грустно.
Лев Михайлович очень не любил, когда его планы откладывались или менялись, справедливо считая: если уж решил, так делай. Вот сегодня собрался ехать за город, а из-за дурацкой беседы с бывшей супругой, всё сорвалось. Удивительно, раньше бы уже кипел от злости, а он сидит, попивает спокойно пиво и не бесится, что опять придётся ночевать в городской квартире.
Буряков любил свой новый дом, его пространства, комфорт, спортзал, бассейн и последнее время жил в основном там. Дом стал молчаливым членом его одинокой семьи, гасил его меланхолию, придавал некий смысл его существованию и вот, он равнодушно пьёт пиво в городе, не тоскуя о нём? "Странно, - думал Лев Михайлович, медленно шагая к метро, - неужели моя последняя иллюзия покидает меня?". Внутри шевельнулось воспоминание о милом сердцу подвале с бильярдом и сразу на душе потеплело. "Нет, смыслы ещё не потеряны, - улыбнулся Буряков.
– К тому же, - пришло ему в голову, - мои потомки подкинули мне проблемку. Её можно и игнорировать, ведь это им надо беспокоиться, а не мне, но обмозговать ситуацию стоит".
Лев Михайлович притормозил перед спуском в Метро и достал мобильный телефон.
– Алё, Петрович? ... Нет, я завтра приеду ... Ты мне баньку истопи к обеду ... Отлично, до завтра.
Буряков долго и бездумно стоял под душем, продолжая размышлять.
– Не рано ли мои потомки озадачились? Неужели мой юбилей в новом жилище так их всех взбудоражил? Засуетились вдруг, - он выключил воду.
– Может быть и впрямь, раздать им их квартиры?
Лев Михайлович яростно тёр себя полотенцем. Он про это и раньше подумывал, но всегда откладывал на потом. Теперь ясно осознал, почему ему не хотелось этого делать, не потому что жалко, он боялся, что его сразу же забудут. Он накинул халат и озадаченно покачал головой, обычно решения к нему приходили быстро, а теперь вот тупик какой-то.