Рантье

Миловзоров Борис

– Ничего, Ксения, не скажу, но обещаю подумать, - Буряков решительно встал, давая понять, что разговор завершён.

Ксения тоже поднялась, жалобно посмотрела на отца, но тот этому взгляду не поверил и она это поняла.

– Пап, у меня просьба, не говори нашим, что я приезжала, ладно?

– Хорошо, как скажешь.

Буряков вновь смотрел в окно гостиной, наблюдая за отъездом дочери. Вот она повернулась и помахала рукой, он махнул в ответ, в груди защемило. Может быть зря он так? Прижать бы эту своенравную полублондинку к груди, поцеловать в висок, поговорить.... О чём же поговорить? Лев Михайлович сердито отвернулся от окна. Не о чем им говорить, кроме

завещания, не пускала Ксения его в свою жизнь, впрочем, как и остальные две дочки. Правда, лишь старшая дочь года три назад прямо сказала ему об этом. "Папа, жизнь моей семьи только моя и я не хочу ею делиться даже с родителями!" - кажется именно так она и сказала. Потом добавила, что некоторые совместные праздники, пожалуйста, а будни только мои. Он ещё заспорил с ней, мол, а как же большая семья, а она зло перебила.

– Папа, вы с мамой умные и успешные, я вас люблю и уважаю, но вы даже представить себе не можете, как вы давите!

– Мы?!
– удивился тогда Буряков.
– А я всегда думал, что это ты как танк.

– Очень остроумно, - скривилась Ксения.

– Ну, хорошо, с мамой ты сама разбирайся, а я-то чем на тебя давлю?

– Своими советами и даже простыми взглядами, в которых я читаю осуждение и всё те же советы!

Буряков добродушно усмехнулся: - "Всё-таки умная баба получилась! Жалко только, что бездарно дома сидит".

Прошло несколько дней. Буряков прекрасно проводил их. Много гулял на улице, бродил по просторам интернета, читал и ощущал себя бароном в собственной крепости. Моральный аспект бесцельности такого существования его уже не беспокоил, как и собственное затворничество, он давным давно пришёл к выводу, что он не герой, пекущийся о спасении человечества, он обычный преуспевший российский обыватель. Он смирился и примирился. В прошлом остались служение стране и верность партии, исчезли и они, и обязательства перед ними, а новая страна рождалась медленно и мучительно, так что служить ей предстояло уже новым поколениям. "Хотя, вряд ли они об этом знают. Ничего, - мысленно усмехнулся Буряков, - жизнь заставит, никуда не денутся".

В правом углу монитора пискнуло красное солнышко, означающее, что открылась калитка его владений. Буряков удивленно кликнул внешнюю камеру. На экране показался Петрович, разговаривающий в проёме калитки с женщиной. Что-то знакомое было в её фигуре, Лев Михайлович увеличил изображение, так и есть, та самая шатенка из торгового центра! Ничего себе, как она тут оказалась?! Он включил звук.

– Вантуз?
– донёсся удивлённый голос Петровича, - а у вас есть, кому с ним управляться?

– Нет, но я знаю...
– донёсся её, ни на что не похожий голос.

– Мадам, здесь, сантехник есть.

– Я звонила на охрану, он куда-то уехал.

– Ох, что с вами, ба... женщинами делать, - вздохнул Петрович.
– Подождите, я только инструменты прихвачу.

Буряков был человеком не наивным, в случайности не верил, хотя допускал теоретическую возможность их существования, поэтому явление "кремовой дамы" ему не понравилось. Он откинулся в кресле и задумался, потом склонился к компьютеру. Из видеозаписи он выделил кадр, где шатенка хорошо просматривалась и запустил её в поиск. Ни яндекс, ни гугл ничего не нашли. Лев Михайлович знал, что можно поискать ещё в соцсетях, но этого он не умел. Он взял трубку местного телефона, потыкал пальцем в кнопки.

– Охрана слушает.

– Это 46 дом, вы не подскажете, дежурный сантехник у вас?

– Сейчас нет.

– Он на вызове?

– Нет, - недолгая пауза.
– Отъехал сантехник, будет через пару часов.

– Что значит отъехал?!
– строго переспросил Буряков.
– Насколько мне известно, персонал обслуживания

во время дежурства может отлучаться только на вызовы?

– Всё верно, но его очень попросили что-то срочно купить в городе.

– Хорошо, я перезвоню позже.

Буряков положил трубку и долго смотрел в стену, пытаясь понять, зачем он это всё делает? Что это: недоумение или мужской интерес? Кажется последнее. Он улыбнулся, что ж, здоровый мужской интерес это неплохо.

Он вернулся к компьютеру и отпечатал цветной снимок незнакомки. Снимок вышел слегка размытый, словно изнутри светящийся, такие на стенку вешают. Буряков повозился на нижней полке книжного шкафа и вытащил несколько пустых рамочек для фотографий. Выбрав коричневую с золотом рамку, вставил в неё фото и водрузил на стол.

– Пусть стоит, - сказал он, любуясь своим творчеством.

На мониторе компьютера вновь пискнуло красное солнышко, вернулся Серафим Петрович. Едва он скрылся в своём домике, Буряков набрал номер на телефоне.

– Варвара, привет!

– Добрый день, Лев Михайлович! Обед как обычно подавать?

– Обед?
– Буряков глянул на часы.
– Ого, два почти! Да, Варвара, не будем отступать от сложившихся традиций. Кстати, где там твой благоверный?

– Вон, явился, - недовольно проворчала женщина, - весь духами пропах.

– О как!
– усмехнулся Буряков.
– Ну-ка, дай ему трубочку.

– Добрый день, Лев Михайлович.

– И куда же это ты ходил, Петрович?

– К дамочке из 44.

– Через дом от нас?! Так там ведь Владимир Николаевич обитал, не уж то продал отставной генерал своё гнёздышко?

– Не, Лев Михайлович, он дом в аренду сдал.

– Вот гад!
– с внутренней завистью подосадовал Буряков, всегда неприятно, когда кто-то зарабатывает.
– И как же зовут даму?

– Алла Владимировна, у неё раковина на кухне забилась.

– Прочистил?

– А то.

Заинтригованный событиями, встряхнувшими милую рутину его загородной жизни, Буряков плотно пообедал под три рюмочки и вышел на прогулку. Игнорируя мелкий холодный дождик, он прошёлся по внутреннему периметру их посёлка и подошёл к дому номер 44. В окнах первого этажа горел свет. Лев Михайлович с хозяином этого дома, эксцентричным отставным генералом дружбу не водил и в доме у него был всего раз. Так себе, средний домик, такой сдавать в аренду не жалко. Буряков остановился в тени противоположного глухого забора и вгляделся сквозь решётчатую калитку в освещённые окна. Нехорошо это, но ноги его словно вросли во влажную землю. Колыхнулась шторка, в окне мелькнул женский профиль, Буряков испугался быть застигнутым за таким постыдным занятием, как подглядывание, и решительно зашагал дальше. Он шёл и ругал себя, что ведёт себя как мальчишка, что ему всё это ни к чему, что надо выкинуть из головы дурацкие фантазии, но восторженное томление в груди не уходило. "Что со мной?!
– спрашивал себя Буряков и добавлял: - Только этого мне на старости лет не хватало".

Вечером, сидя перед телевизором с отключённым звуком, он смотрел на бессильные мелькающие кадры рекламы, злорадно насмехаясь над нею, без звука ролики превращались в немую пародию на самих себя. Но основные мысли всё равно крутились вокруг неожиданной соседки, ничего он не мог с этим поделать. Теперь он решал дилемму: знакомиться с нею или игнорировать? По уму выходило - игнорировать, а по сердцу - знакомиться. Лев Михайлович усмехнулся, понятно кто победит: человек почти никогда не слушает доводы разума. Он вдруг замер от внезапно вспыхнувшей мысли: а не слишком ли быстро он размяк?! У него внуки, в смысле внучки, а он о сердечных делах рассуждает! "Ох, подозрительно это всё, - сказал он сам себе вслух.
– И глупо", - поэтому спать отправился рано и в расстроенном состоянии.