Раны и шишки
Шрифт:
Сержант взял в руки старую грязную шляпу и, по традиции, прежде чем надеть ее на голову, с отвращением посмотрел на нее.
– Придется все же купить себе новую…
– Да ну же, не будьте так расточительны, старина! Ведь вашей шляпе не больше пятнадцати или двадцати лет, верно?
Оставшись наедине с собой, Майк О'Хегэн стал обдумывать го, что произошло. Зачем О'Мирею понадобилось убивать Петси, которую он любил настолько, что был готов за нее драться? И насколько можно доверять словам этой неврастенички О'Брайен? Видела ли она на самом деле, как Игэн выходил от Петси, или это только ей показалось? Ведь показалось же ей, что доктор мог так обойтись с ней! Расследование этого дела нужно было проводить крайне осторожно.
Крис Лисгулд, лежавший в отдельной палате, не очень любезно встретил сержанта Коппина.
– Вы арестовали этих двух негодяев?
– Конечно.
– Значит, вы пришли за моим заявлением?
– Я здесь как раз по этому поводу.
Крис осклабился:
– А я думал, чтобы справиться о моем здоровье!
– И за этим тоже…
– Не старайтесь, сержант. Я знаю, что не нравлюсь вам… Саймус бросил тяжелый взгляд на больного.
– Не боясь ошибиться, вы могли бы даже сказать, что я вас ненавижу, Лисгулд… Петси Лэкан погибла из-за вас. Если бы вы оставили ее в покое, ничего этого не было бы… Так вот, пока мы здесь одни, Крис Лисгулд, я должен вам сказать, что если вы напишете заявление на братьев Лэканов, я постараюсь сделать так, что вы будете жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. А теперь, я слушаю вас…
Крис отнюдь не обладал исключительно благородной душой. Он принялся кричать:
– А убийцу Петси вы тоже собираетесь оставить в покое?
– Когда я схвачу его за шиворот, он пожалеет, что появился на белый свет.
– Да, но когда это будет?
– В ближайшие сорок восемь часов.
Лисгулда это заинтересовало.
– Значит, вы знаете, кто это?
– Думаю, да. Кстати, Лисгулд, вам чертовски повезло, что вчера вечером вы не выходили из зала, где проходил матч.
– Вам очень хотелось бы повесить это убийство на меня, верно?
– Даже не можете себе представить, как хотелось бы!
В голосе сержанта послышались такие нотки, что Крис с трудом проглотил слюну.
– Так что с вашим заявлением, Лисгулд?
– Я передумал, сержант… Такой человек, как я, не пишет заявления из-за полученных ударов. Он их возвращает обратно.
– Отлично… Я так и запишу, а вы подпишете. Идет?
– Идет.
– Кроме того, Лисгулд, я уверен, что вы благоразумно последуете моему совету: после выхода из больницы, возвращайтесь к себе в Роскоммон и не появляйтесь здесь до тех пор, пока я не схвачу убийцу.
– Почему?
– В Бойле слишком много людей, которые с радостью объяснились бы с вами… Поняли?
– Отлично понял. Через два часа меня здесь не будет.
Саймус составил рапорт, содержащий высокопарное высказывание Криса, и предложил ему подписать его. Поставив подпись, Лисгулд спросил:
– Как вы считаете, сержант, теперь я стал хорошим человеком?
Коппин медленно поднялся, взял шляпу и отчетливо произнес:
– Я считаю вас совершенно ничтожным человеком, Кристи Лисгулд. Если хотите знать, что я думаю до конца, то скажу вам, что глубоко сожалею о том, что вчера вечером вас не убили вместо Петси Лэкан. Пока!
Хоть ему и не хотелось лгать миссис Нивз, к которой он питал добрые чувства, сержанту Коппину необходимо было застичь О'Мирея врасплох, чтобы, таким образом, заставить его сознаться. Следуя этому плану, на следующий день он пришел в дом доктора в качестве пациента. Открывшая ему дверь Нора удивилась.
– Опять вы, сержант?
Саймус хотел было перевести все в шутку, но на сердце у него было неспокойно, потому что он испытывал чувство настоящего уважения и дружбы по отношению к доктору Дулингу и его племяннику.
– Что-то вы сегодня не очень любезны?
– После… после вчерашнего я стала опасаться вас с вашими новостями!
– Не беспокойтесь, миссис Нивз, я пришел к вам в качестве пациента…
Несмотря на то, что Коппин постарался это сказать как можно более уверенным тоном, он покраснел, тем более что Нора, которая не всегда умела скрывать свою склонность к старому дорогому Саймусу, всерьез обеспокоилась.
– Скажите, по крайней мере, с вами не случилось ничего серьезного?
– Нет, нет… Всего лишь легкое недомогание… Ведь я уже в том возрасте, когда приходится следить за здоровьем, миссис Нивз…
– Замолчите! Вы покрепче многих молодых! Сейчас я скажу Доктору О'Мирею…
– Нет! Нет! Прошу вас!… Я – простой пациент, самый простой пациент и спокойно подожду своей очереди. Я сейчас не на службе, так что привилегии мне ни к чему…
Его голос-слегка дрожал потому, что ему было действительно стыдно обманывать эту бедную Нору.
– Сейчас у доктора на приеме мисс Аннаф, так что, думаю, это ненадолго.
– Вот это да! Скажите, пожалуйста, мисс Аннаф!… Рад видеть, миссис Нивз, что ваш воспитанник пользуется уважением и доверием!
Семья Аннаф была одной из самых знатных в Бойле, но не благодаря накопленному состоянию, а вследствие долгих лет безупречной службы городу, графству и всей стране, что обеспечивало им почет и уважение в глазах сограждан. Единственную наследницу семьи звали Аннабель Аннаф. Это была красивая двадцатисемилетняя девушка с настолько утонченными манерами, что всякий, оказавшийся рядом с ней, казался неотесанным мужланом. Она была глубоко верующей, если не сказать набожной, и в Бойле она слыла примером женского благочестия. Ухажеров у нее не было. Это никого не удивляло, так как трудно было себе представить, что наследница Аннафов может повстречать достойного себя в моральном плане человека. Несмотря на абсолютную безупречность и вышеуказанные достоинства, мисс Аннабель все же не была болезненно целомудренной, как какая-то там Этни О'Брайен.
Когда Саймус Коппин прошел в приемный покой, Аннабель находилась в кабинете. Лежа в прозрачной комбинации на кушетке, она старалась не смотреть в лицо Игэну О'Мирею, который склонился над ней, чтобы очень осторожно ощупать ее. Молодой врач ни за что на свете не хотел бы повторения истории с мисс О'Брайен, поскольку повторение подобной истории с Аннабель Аннаф грозило куда большими неприятностями для его личной репутации и для работы в Бойле.
И все было бы хорошо, но злому року было угодно, чтобы в приемном покое ко времени прихода сержанта Коппина уже находился Терренс Барнетг со своей женой Мод, страдавшей анемией. Они пришли за лекарствами для Мод. Барнетт, маленький человечек, характером был похож на собаку, которая никогда не лает, но может укусить. Насколько флегматичной была Мод, настолько неуравновешенным был Терренс. Вопреки всем предположениям, супруги отлично ладили, поскольку Барнетт привносил необходимый огонек в семейный очаг, а Мод, благодаря врожденному спокойствию, удавалось гасить внезапные вспышки гнева своего супруга. Ей удавалось это почти всегда. Это "почти" прибавлялось потому, что по отношению к полиции Терренс был непреклонен. Он ненавидел всех представителей закона вообще, а комиссара О'Хегэна и сержанта Коппина в частности. За что? Возможно, он и сам не смог бы ответить на этот вопрос. Эта ненависть была чем-то заветным, к чему никто другой не смел прикасаться.