Расчленяй и властвуй
Шрифт:
— К ближайшему метро и, если можно, поскорее, — попросил он таксиста ласковым голосом.
Пролетая мимо салатного «Москвича», Александр Петрович успел запомнить номер, но лица водителя не разглядел: тот быстро наклонил к рулю голову.
«Профессионал», — печально вздохнул адвокат.
«Москвич» немедленно сел им на хвост.
— По-моему, вас пасут, — вскоре заметил таксист, почему-то при этом радостно скалясь.
— Да, — беспечно заметил Александр Петрович, — псих один, с утра привязался. Говорит, будто я его родственник, и хочет делить со мной какое-то наследство. Нынче много развелось сумасшедших.
— Это
Чтобы приободрить его, адвокат извлек из бумажника несколько долларовых бумажек и расположил их в руке веером. Стрелка спидометра тотчас поползла вправо.
Уйти от погони не удалось, но доллары свое дело сделали: резко затормозив, водитель остановился у самого входа в метро, и, юркнув под землю, адвокат успел втиснуться в уже закрывающиеся двери вагона.
После серии пересадок он почувствовал себя в безопасности. Выбравшись на поверхность и найдя подходящее кафе, он смог наконец заняться просмотром бумажек, из-за которых успел подвергнуться преследованию, причем непосредственно с момента, когда они попали в его руки.
Едва бросив беглый взгляд на распечатки, Александр Петрович присвистнул, вернее, попытался присвистнуть, ибо свистеть не умел. В детстве он считал это серьезным своим недостатком и пытался тайком упражняться, и вот вдруг сейчас губы вспомнили сами давно забытое занятие, сложились в трубочку и попытались свистнуть, как и много лет назад, безуспешно.
Накануне, в купе поезда, бормоча себе под нос перед сном, что получит, наверное, не менее двух неприятных сюрпризов, он и не подозревал, насколько окажется прав. В одних только этих бумажках сюрпризов оказалось три.
Прежде всего, почка, из-за которой так убивалась троюродная кузина, принадлежала мужчине, погибшему в возрасте сорока восьми лет. Об имплантации ее двадцатишестилетней Клаве не могло быть и речи: независимо от других параметров, отторжение было гарантировано. Старый врач, петербургский друг адвоката, оказался прав: Клава не собиралась делать никакой пересадки. Для чего ей в таком случае эта почка?
Во-вторых, две из шести медицинских распечаток содержали сведения не о тридцати параметрах, упомянутых Хуаресом-Баранкиным, а о значительно большем количестве, свыше пятидесяти, и включали в себя не только биохимические данные, но и физиологические. Часть из них, как, например, пульс и кровяное давление, не могли быть получены при обследовании трупа или умирающего человека. Объяснения этим странностям можно было придумывать разные, но все они согласовывались со зловещей репутацией «Пигмалиона».
И наконец, совсем уж невероятными оказались распечатки сведений о донорах. Здесь были паспортные данные, такие, как год рождения, место жительства и национальность, вполне логично указывалась профессия — кто же захочет пересаживать себе легкие стеклодува или почки рабочего с комбината химических удобрений, но помимо этого в трех случаях имелись и достаточно подробные биографии, что не поддавалось уже никакому рациональному объяснению.
Александр Петрович оказался перед трудной дилеммой. С одной стороны, было ясно: Клава пытается втянуть его в авантюру, наверняка опасную, а возможно, еще и некрасивую. Но на другой чаше весов лежали родственные амбиции, а также собственное его любопытство, успевшее уже пробудиться и подмывавшее продолжить расследование.
Он отправился к дому пешком, на ходу размышляя, как поступить. Решение вскоре созрело: здравый смысл прежде всего. Клава бессовестно врет и, попросту говоря, подставляет его, Самойлова. Пускай и она сама, и ереванские родственники закатывают любые истерики — играть в кегли динамитными шашками он не намерен.
Добредя до Мясницкой, он уже твердо знал: его миссия в Москве окончена. Спешить было некуда, он прогулочным шагом дошел до вокзала и купил билет на ночной поезд. Оставшийся свободным вечер уйдет на прощальный ужин с хозяевами. Он решил, что попытается вытащить их в ресторан.
Он вошел в свою парадную и успел нажать кнопку вызова лифта, когда перед ним возник человек в сером плаще и, явно предвосхищая возможную реакцию адвоката, отрезал ему путь к отступлению, разместившись между ним и входной дверью.
Ему было лет тридцать, выглядел он не агрессивно и, главное, не генерировал поля опасности.
— Ну и работу вы мне задали, Александр Петрович, — сказал он устало, но не без облегчения.
Убедившись, что адвокат реагирует на него спокойна, он достал из кармана блокнот, написал несколько слов и показал Александру Петровичу: «С вами хочет встретиться полковник Багров».
Вот тут-то Александру Петровичу и захотелось бежать без оглядки, но это, увы, было невозможно. Одна из слабостей адвоката состояла в том, что он не мог позволить себе на людях быть дураком. Трусом — сколько угодно, этого он не стеснялся, но дураком — ни за что.
Немного помедлив, он молча кивнул. Молодой человек повернулся и пошел к двери, адвокат последовал за ним.
Во дворе соседнего дома обнаружился уже знакомый «Москвич» салатного цвета. Молодой человек сел за руль, открыл для адвоката дверцу и завел двигатель. Он направился в сторону Тверской и прочь от центра.
За всю поездку оба не проронили ни слова, взаимно демонстрируя профессионализм, в подобных ситуациях предписывающий молчание.
Остановились они среди двухэтажных деревянных домов в окрестностях стадиона «Динамо». Молодой человек перебрался на заднее сиденье, оставив переднюю дверцу чуть приоткрытой.
Вскоре неподалеку затормозила серая «Волга». Из нее вышел человек в штатском и быстрой походкой стал приближаться к ним, адвокат имел возможность подробно его разглядеть. Худощавый, высокий, по-видимому, хорошо тренированный. Кожа на скулах натянута, кажется вот-вот порвется, щеки впалые, губы плотно сжаты, взгляд колючий и недоверчивый. Адвокат был досконально знаком с таким типом следователей. Его можно обозначить как «следователь-фанатик». Он воспринимает как личное оскорбление то, что преступник, дело которого он ведет, может находиться на свободе, и потому не жалеет сил, ни своих, ни чужих, чтобы водворить его в камеру. Ничем, кроме работы, не интересуется, резок в обращении, к преступникам и подозреваемым часто проявляет ненужную жестокость. И еще такие люди, как правило, страдают язвой желудка или камнями в почках.
Быстро оглядевшись по сторонам, он занял место водителя и захлопнул дверцу. Коротко кивнув адвокату и не потрудившись сказать даже «здравствуйте», он обратился к своему подчиненному:
— Жучков нет?
— По-моему, нет. Хотите, вот индикатор, — указал тот на лежащий впереди прибор, похожий на карманный магнитофон.
— Ладно, иди, — полковник протянул назад, не оборачиваясь, ключи, — поводи их по центру, а потом припаркуйся на стоянке аэровокзала.