Расчленяй и властвуй
Шрифт:
— Но в любом случае, — продолжал адвокат, — даром он ее не отдаст. Расчет простой: не будет почки — Клава не сможет вернуться в Италию, значит, эти самые «Тяжелые шаги» явятся сюда, и он возьмет их на месте преступления. Да чтобы не превышать свои служебные полномочия, еще и наркотиков им в карманы подсыплет — по этой части у наших органов огромный опыт.
— Как? — Карина слегка побледнела. — Он будет рисковать нашей жизнью, только чтобы… — От возмущения она даже не закончила фразу.
— Ты не вполне представляешь таких людей. Он и над собственной жизнью
— Ты говоришь страшные вещи. Если так, нужно форсировать наши дела. Видимо, завтра делаем налет на Институт физиологии?
— Не могу придумать ничего другого.
К набегу на Институт готовились тщательно. Нужен был достаточно естественный повод сунуть нос в архивы отдела кадров.
Среди слабостей адвоката Самойлова были суетность и даже тщеславие, в коих он никогда не стыдился сознаваться. Одно из их проявлений было в том, что он состоял в членах множества обществ и организаций. Верный принципу обращать себе на пользу неблагоприятные обстоятельства, он и собственные недостатки заставлял работать на себя. В частности, из обилия членских билетов и удостоверений он всегда мог выбрать такой, который открывал в нужный момент нужные двери.
Сегодня Александр Петрович решил вспомнить, что является членом общества «Мемориал». Более того, к изумлению Карины, в его портфеле обнаружились бланки правления общества, на одном из которых он отстукал послание на имя директора достославного научного учреждения. «Мемориал» якобы готовит Белую книгу о постсталинских репрессиях в научных кругах и просит содействия в получении нужных сведений во вверенном ему институте. Затем адвокат позвонил ученому секретарю института и, представившись сопредседателем правления «Мемориала», проговорил содержащийся в письме текст и попросил разрешения посетить институт для двоих весьма уважаемых членов общества. Ответ, естественно, последовал положительный.
Встречу с ученым секретарем Александр Петрович обставил вполне мемориально, то есть настолько печально и торжественно, что просить Карину и адвоката предъявить какие-либо документы, помимо вышеупомянутого письма, было просто бестактно. После вступительного обмена мнениями все трое проследовали в отдел кадров, где были встречены худощавой дамой неопределенного возраста отнюдь не дружелюбно. Поджав свои и без того узенькие губы, она с римской прямотой заявила, что «Мемориал», по ее мнению — сборище недосидевших свои законные сроки преступников, но, под давлением административного тона ученого секретаря, допустила пришельцев в помещение архива. Впрочем, как только ученый муж, сославшись на занятость,
У них хватило времени ровно на то, чтобы бегло просмотреть дела всех сотрудников и аспирантов Дегтярева, а также переписать их имена и адреса. Ничего примечательного в этих пыльных папках не обнаружилось, исключая одну, содержащую дело аспиранта Бадмаева. Судя по клочкам бумаги, застрявшим в сшивателе, часть документов была из подшивки выдрана, причем грубо и наспех. Оставшиеся бумажки относились в основном к зачислению Бадмаева в аспирантуру. Но имелось и два весьма любопытных документа.
Во-первых, справка, датированная ноябрем 1963 года и подписанная начальником паспортного стола города Улан-Удэ. Текст, отпечатанный на папиросной бумаге, гласил: «В ответ на ваш запрос исходящий номер И-798 сообщаем, что Бадмаев Василий Семенович 1934 г. рождения, проживавший в г. Улан-Удэ до 1953 г., прямым родственником бывшего царского лекаря не является». Печатный текст дополняла карандашная приписка, сделанная круглым бисерным почерком: «хотя, по бурятским понятиям, все Бадмаевы являются сородичами, т. е. в какой-то степени родственниками».
Второй документ представлял собой выписку из приказа об отчислении из аспирантуры в связи с невыполнением плана учебной и научной работы Бадмаева В. С. на основании представления научного руководителя Дегтярева В. И.
Покидая неуютное помещение архива, адвокат в самых изысканных выражениях пожелал его владелице успехов в войне с жучком, а Карина — здоровья и хорошего аппетита.
Не заходя домой, они дозвонились до связного полковника Багрова и передали ему список из тридцати шести фамилий для выяснения, кто из этих людей жив и доступен для общения.
— Нам не совсем удобно звонить вам по телефону, — заметила Карина. — Скажите, как вас зовут.
— Можете звать меня Николаем Сидоровым, — деловито ответил молодой человек, пересаживаясь из автомобиля адвоката в свою служебную машину.
— Богатая у него фантазия, — фыркнула Карина.
— В их профессии фантазия противопоказана, — строго заметил Александр Петрович.
— Как думаешь, люди Багрова на таком количестве фамилий не забуксуют?
— Надеюсь, нет… Иначе было бы непонятно, почему он до сих пор жив. Впрочем, как знать.
Служба полковника Багрова не забуксовала, и на следующий день Самойловы получили полный, но, увы, не слишком утешительный отчет о судьбе всех тридцати шести интересовавших их персон.
Из двадцати восьми тогдашних сотрудников лаборатории Дегтярева за прошедшие тридцать лет двадцать два умерли естественной смертью, один утонул в ванне, трое эмигрировали в Израиль, один выписался из Москвы и исчез в неизвестном направлении, и только один находился в Москве, но в психиатрической больнице по причине старческого маразма.