Расцвет и закат Сицилийского королевства
Шрифт:
Целестин, с его полувековым пребыванием в папской курии, ясно понимал, какими новыми бедами для папства грозит захват Сицилии. В данных обстоятельствах, однако, он едва ли мог требовать от нового императора обещания не продвигаться далее на юг, и его попытки отговорить Генриха от исполнения своих планов, как и следовало ожидать, ни к чему не привели. 29 апреля, всего через две недели после коронации — вопреки запрету папы, как отмечает Ришар из Сан Джермано, — сын Барбароссы со своей армией пересек Гарильяно и вторгся на сицилийскую территорию.
Танкред, в меру своих возможностей, подготовился к встрече с ним. Из-за дезертирства
Поначалу Ришар не очень преуспел. Он, вероятно, знал, что все попытки обеспечить лояльность северных приграничных земель обречены на провал, и, подобно Танкреду, прилагал усилия лишь там, где они могли дать результат. Б первые недели вторжения Генрих сметал все на своем пути. Один город за другим открывал перед ним ворота, все больше местных баронов присоединялось к имперской армии. От Монте-Кассино в Венафро, затем в Теано — нигде не было и намека на сопротивление. Даже Капуя, некогда самый непокорный город в Кампании, теперь приветствовала германцев: ее архиепископ распорядился при приближении императорского войска поднять штандарт Гогенштауфенов на крепостном валу. В Аверсе, первом нормандском фьефе Италии, ситуация повторилась. Салерно, континентальная столица короля Рожера, даже не дожидался прибытия имперских сил, чтобы письменно заверить Генриха в своей лояльности, одновременно пригласив Констанцию провести жаркие летние месяцы в старом дворце ее отца. Только дойдя до Неаполя, император вынужден был остановиться.
За те полвека, которые Неаполь пребывал в составе Нормандского королевства, он рос и процветал. Этот богатый торговый поровый город насчитывал около сорока тысяч жителей, включая значительную еврейскую общину и купеческие колонии Пизы, Амальфи и Равелло. Недавно, чтобы поощрить их преданность, Танкред предоставил неаполитанцам ряд дополнительных привилегий. Ришар из Ачерры поступил мудро, избрав город своей штаб-квартирой. Оборонительные сооружения Неаполя были в полном порядке — Танкред за год до того отремонтировал их за собственный счет, — зернохранилища и кладовые полны. К тому моменту, когда император появился со своей армией под стенами, горожане успели подготовиться к встрече.
Последовавшая осада была, с их точки зрения, не особо тяжелой. Поскольку сицилийский флот под командованием Маргарита непрерывно вел охоту на пизанские корабли, Генрих так и не смог установить жесткий контроль над подходами к гавани, и защитники продолжали получать подкрепления и припасы. Со стороны суши германские войска предприняли несколько серьезных атак; граф Ачерры был ранен, и его временно заменил в качестве командира второй сын Маттео из Аджелло Николас, ныне архиепископ Салерно, который добровольно оставил свою паству несколько недель назад, в знак протеста против их предательства. Но стены стояли, и, по
Оглядываясь задним числом на всю известную нам историю нормандцев на юге, легко увидеть в ней повесть о непрекращающихся изменах и предательствах. Только один союзник их никогда не оставлял: жара южного лета. Вновь и вновь она спасала их от накатывавшихся раз за разом имперских вторжений — с того давнего дня в 1022 г., когда Генрих Святой в отчаянии отступил от стен Трои, и до нынешнего времени, когда, почти два столетия спустя, его тезка, видя, как малярия, дизентерия и прочие недуги косят ряды его войска и внезапно серьезно заболев сам, признал, что нужно уходить, пока не поздно.
24 августа Генрих отдал приказ снять осаду Неаполя, и в течение дня или двух имперские полчища, все еще впечатляющие, но заметно поредевшие и не столь бодрые, как за несколько недель до того, проследовали на север через горы,
Неаполитанцы наблюдали за ними с удовлетворением. Они знали, однако, что для Генриха это отступление было не более чем раздражающим, но необходимым маневром, оно означало задержку, но не поражение.
Он оставил имперские гарнизоны во всех важнейших городах и, чтобы ни у кого не возникало сомнений относительно его будущих намерений, согласился оставить Констанцию в Салерно до своего возвращения.
Здесь, однако, он совершил серьезную ошибку. Он не понимал особенностей южного темперамента и явно не подозревал, что известие о его отступлении в сочетании со страхом перед местью Танкреда в течение нескольких дней после его отбытия повергнут салернцев в панику. В безумных поисках козла отпущения салернская толпа атаковала дворец, в котором находилась Констанция, и, возможно убила бы ее, если бы не племянник Танкреда, некий Элио из Джезуальдо, который появился на месте происшествия как раз вовремя, взял императрицу под свое покровительство и при первой возможности отправил ее к королю в Мессину.
Танкреду пленение императрицы, наверное, казалось даром Божьим. Он, вероятно, приободрился, получив вести об отбытии Генриха, но знал, что битва только началась. Генрих обнаружил, что стоящая перед ним задача сложнее, чем он ожидал, но его армия не была разгромлена — и даже не вступала в бой, при том что большая часть северной Кампании, включая Монте-Кассино, оставалась в его руках. Первый раунд, хотя и закончился лучше, чем Танкред предполагал, завершился ничьей, а перспективы второго были не особенно блистательными.
По крайней мере, пока не появилась Констанция. Но теперь положение внезапно изменилось, самый ценный дипломатический заложник, на какого Танкред мог рассчитывать, попал к нему в руки. Ему более не надо было ожидать в бессильном напряжении, когда Генрих выберет время для повторного вторжения на его территорию, в нынешней ситуации он мог сам предложить переговоры. Обнадеживало Танкреда также то, что папа Целестин явно был к нему расположен. Еще во время осады Неаполя папа за спиной императора провел переговоры с Генрихом Львом, а спустя четыре месяца, в декабре, он отлучил весь монастырь Монте-Кассино в наказание за поддержку имперских притязаний. Монте-Кассино все еще оставался в оппозиции к Танкреду, но по поводу симпатий папы не возникало никаких сомнений.