Раскаты
Шрифт:
– Зато я вас слушаю, и вот что я поняла!– крикнула Ирина.– Никакой вы не хирург – вы шарлатан!
Елизавета Макаровна, утирая слезы, медленно подошла к дочери.
– Он не врач, мама! Он просто…– быстрая звонкая оплеуха дернула голову девушки в сторону.
– Дрянь ты бесстыжая, неблагодарная!– вскричала женщина.– Этот человек спас твоему отцу жизнь, а ты вот как заговорила, паскуда?!
Еще одна оплеуха, и еще одна – Арцыбашев осторожно оттащил Елизавету Макаровну от дочери.
– Ты в ногах должна ползать, змея!– яростно бросила женщина.– Ни одного письма, ни одной весточки! Только деньги и просила… Все! Больше не будет никаких институтов! Будешь сиделкой при отце!
– Да хватит вам,– мягко сказал Арцыбашев.– А вы лучше бы ушли,– посоветовал он девушке.
Женщина нервно обняла его руки:
– Александр Николаевич, я ведь всегда была с ним, все видела…
– Если хотите, пойдем к нему в палату. Он еще не очнулся.
– Пойдемте, родной, пойдемте.
– И не надо так переживать за вашего мужа, он поправится. Если хотите, закажем ему из-за границы каталку…
– Что угодно, отец, что хотите…
– Вы главное, после лечения напомните ему счет оплатить.
10
Арцыбашев вернулся в свой кабинет только после пяти. Утомленный сегодняшними событиями, он плюхнулся в кресло, закрыл глаза и задремал.
Через несколько минут в дверь постучали.
– Да?– хрипло спросил он.
Вошел довольный Маслов.
– Поздравляю с успешной операцией,– он поставил на стол бутылку с коньяком.– Предлагаю отметить,– весело сказал Маслов.
– Стаканы в шкафу, пользуйтесь,– Арцыбашев снова закрыл глаза.
– А вы не будете?
Доктор мотнул головой.
– Почему же?
– Устал я, Петр Геннадьевич. Иногда делаю операцию и думаю – какого черта я хирург, а не, скажем…
– Художник?
– Нет. Мне бы профессию попроще. Хотя нет, дело даже не в профессии…– Арцыбашев открыл глаза, потянулся за бутылкой.– Дело в голове.
– В смысле?
– А вот так,– распечатав бутылку, он разлил по стаканам.– Нет ей покоя. Все видит и слышит. Хотела бы жить попроще, да не может. По крайней мере, здесь.
– Я не понимаю,– признался Маслов.
– Я тоже порой ни черта не соображаю,– Арцыбашев чокнулся стаканом и выпил.– Хочу домой.
– Я тоже планирую скоро уехать. Может, куда-нибудь отправимся вечером?
– Нет, Петр Геннадьевич,– устало улыбнулся Арцыбашев.– Пусть каждый развлекается по-своему.
Возвращаясь домой, Арцыбашев мечтал только о прохладном, освежающем душе. Смыть с себя больничную вонь и грязь, которой он облепился за день, смыть неприятный осадок общения с Масловым.
Управляющий сказал, что Софья Петровна и Вероника уехали в цирк.
– Давно?
– Часам к пяти представление.
– Хорошо. Пускай развеются…– Арцыбашев поднялся в гостиную, огляделся.
– Желаете пообедать?– догадался управляющий.
– Впору ужин подавать. Я сейчас не голоден.
Доктор зашел в спальню. В этой комнате все было новое и дорогое, делалось под заказ, по выбору Анны. Все, кроме кровати. Тяжелая дубовая кровать досталась Арцыбашеву от матери и, несмотря на протест жены, именно она стала супружеским ложем. Ее сделал еще прадед – беднеющий помещик, у которого была страсть к работе с деревом. Он постарался на славу, украсив изголовье, изножье и бортики искусной узорчатой резьбой. На этой кровати родилась Софья Петровна. Годы спустя, на ней же, она провела первую брачную ночь с отцом Арцыбашева. Он умер рано, от тяжелой пневмонии, не дожив даже до тридцати. Анна считала, что спать на чужой кровати (на которой не только рожали, но и умирали) очень плохо. Может, ей просто не нравился стиль резьбы? Мужчина был уверен – кровать однажды перейдет его потомкам; и эта эстафета от мертвых к живым будет продолжаться очень, очень долго…
Арцыбашев открыл платяной шкаф – длинный, от одного конца комнаты до другого. Внутри он был поделен узорчатой перегородкой. Половина Анны – стройные ряды платьев, картонки со шляпами, коробки с туфлями; половину из коих она даже не успела поносить. Арцыбашев наклонился вглубь шкафа, осторожно втягивая воздух – запах жены пока витал здесь. Если убрать все ее вещи, как быстро он исчезнет?
«А если оставить на вырост… Нет»,– мужчина отбросил эту глупую затею. Откуда ему знать, какой будет мода через десять, через двадцать лет? Ника должна ходить в новых нарядах, а не в платьях своей сумасшедшей матери. «Вот он, воистину плохой знак, не то, что кровать… А ведь как будет похожа. Лицо уже обретает ее черты… Лишь бы характер не передался…»
Нет, твердо решил Арцыбашев, этого не будет. Он всегда уделял ей внимание, был ласков и добр. А теперь, с помощью своей матери, он окружит ее двойной заботой.
После душа Арцыбашеву предстояло сделать самое неприятное – позвонить отцу Анны. Он дозвонился до главной конторы, но вместо Прокофия ответил какой-то приказчик:
– Компания Антонов и партнеры, слушаем вас.
Это все облегчало.
– Передайте, что звонил Арцыбашев. Его дочь завтра привезут в Питер.
– Подождите, чью дочь?
– Прокофий знает, чью!
Арцыбашев положил трубку. Пусть сам звонит и узнает, что случилось. Возможно, уже знает – пунктуальные доктора из Москвы могли позвонить и ему тоже.
…Когда мысли в голове начали вести себя расслабленно и слишком нагло, Арцыбашев перестал пить коньяк.
– Иван, ужинать!– крикнул он управляющему, и для пущей строгости хлопнул по столу.
Ужин подали в седьмом часу. Едва он направился в столовую, фойе наполнилось шумом голосов.
– Софья Петровна и ваша дочь вернулись!– громко доложил управляющий.
Ника влетела в столовую, подбежала к Арцыбашеву и быстро чмокнула его в щеку.
– Папочка, мы были в цирке!– ее серые глаза сияли восторгом.– Мы там такое увидели!
Доктор, улыбнувшись, понимающе кивнул.
– Там были тигры, и львы, и собачки такие маленькие, смешно постриженные…
– Пудели?– подсказал он.
Дочка кивнула.
– А потом…– Ника, изумленно расширив глаза, уставилась на потолок.– Там была девушка – наверху, под куполом. Она танцевала в воздухе, и всем казалось, что она сейчас упадет, а она в последний миг делала какое-то движение, и поднималось все выше…