Раскаявшийся муж

Андерс Наташа

Брайс застонал, обнял ее стройные бедра, чтобы поддержать, и взглянул на ее лицо, застывшее в момент наивысшей страсти. Пот выступил у него на лбу, когда он снова вошел в нее. Бронвин, которая только что расслабилась после кульминации, снова напряглась, ощутив наступающий новый мощный оргазм.

Брайс выгнулся, и она подалась навстречу его неистовым толчкам. Он крепко прижимал ее к себе, неистово содрогаясь, и наконец бурно излился в нее. На этот раз они испытали оргазм одновременно. Они стонали от удовольствия и отчаянно цеплялись друг за друга, забыв об окружающем мире.

Брайс рухнул на Бронвин, и она на мгновение приняла на себя весь его вес, прежде чем он оперся

руками о стол и освободил ее от своей тяжести. Его глаза почти отчаянно изучали ее лицо, и Бронвин не была уверена, что именно он надеялся там найти.

Он нежно поцеловал ее, и она, ощущая отголоски его оргазма, с нежностью обняла его ногами, прильнула лицом к груди, Та его часть, которая все еще была глубоко внутри нее, тут же отозвалась на нежную ласку. Бронвин ахнула, почувствовав это движение, и задалась вопросом, смогут ли они повторить это еще раз, так скоро после потрясающего блаженства, наступившего всего несколько минут назад. Но Брайс резко оборвал поцелуй и, без всякого предупреждения, оторвался от нее. Из-за ощущения внезапной потери Бронвин почувствовала себя до смешного уязвимой.

Брайс выругался, его лицо потемнело от гнева.

— Я забыл о презервативе.

Бронвин вздрогнула представив, как сильно он возненавидит ее, если она снова забеременеет. Да и ей самой, после всего пережитого при первой беременности, этого тоже не хотелось.

— Я принимаю таблетки, — хрипло призналась она. — На прошлой неделе, во время осмотра, я попросила у врача рецепт

Бронвин вздрогнула, когда он язвительно рассмеялся.

— Прости меня, если я решу усомниться в тебе, моя дорогая. Мы оба знаем, насколько ты ненадежна, когда дело доходит до контроля над рождаемостью, — насмешливо произнес он, и она задрожала от насмешки в его голосе и презрения на его лице.

Брайс бросил на нее последний пронзительный взгляд, прежде чем закрыть эту тему.

— Я сделал тебе больно? — спросил он с полным безразличием, одновременно оглядываясь в поиске своей одежды.

Ее ответ, очевидно, не вызывал у него особого интереса, потому что он стоял к ней спиной.

Бронвин не потрудилась ответить. Она села, униженная положением, в котором оказалась — лежащая на его столе, обнаженная, распростертая для его удовольствия. Казалось, она пропиталась смесью их пота, по бедрам стекала его сперма, и вокруг витал запах секса. Она чувствовала себя использованной и дешевой. Брайс не мог выразить свое презрение к ней более ясно, и Бронвин чувствовала отвращение к себе за то, что каждый раз так легко падала в его объятия. Она была в потрясении от своей непростительной глупости и едва могла собраться с мыслями. Ей хотелось выйти из комнаты и спрятаться подальше от Брайса, но по какой-то причине она растерялась и замерла, пытаясь понять, как это сделать.

Она встала и прикрыла одной рукой обнаженную грудь, а другой обхватила маленький треугольник волос на стыке бедер, в классической позе женской стыдливости.

Брайс

Когда он поднял глаза и увидел Бронвин, то застыл, как статуя.

Ее глаза, полные слез, лихорадочно метались по комнате в поисках разбросанной одежды. Во взгляде застыло отчаяние. Он уже натянул боксеры, поэтому начал торопливо искать ее вещи. Наконец он нашел блузку и протянул Бронвин, но она даже не пошевелилась. Она стояла словно в оцепенении, и Брайс запаниковал. Он помог ей надеть блузку и неуклюже застегнул пуговицы, но так — с прикрытым верхом и полностью обнаженной нижней частью тела — Бронвин стала выглядеть еще уязвимее. Она наклонила голову и спрятала лицо за густыми волосами. Он пошарил вокруг,

но не смог найти ее трусики. Вместо этого он поднял изящный лифчик и ее мятые брюки. Решив, что последнее подойдет, он присел на корточки, чтобы помочь Бронвин их надеть. Его лицо оказалось на одном уровне с островком волос в центре ее тела, но сама ее нагота делала ее еще более беспомощной и нуждающейся в его защите.

Когда он закончил ее одевать, то посмотрел на лицо Бронвин и увидел, что ее губы шевелятся, а слезы, которые собирались в ее глазах, уже пролились. Он крепко сжал ее руки, ненавидя за эти слезы. Он присмотрелся к ее губам и смог различить, что она повторяет одно и то же снова и снова:

— «Ты продолжаешь наказывать меня».

Брайс признал, что Бронвин права — он продолжал наказывать ее, но она не знала, что прежде всего он наказывает себя. Он ненавидел видеть ее такой и ненавидел чувство вины, которое разъедало его изнутри, как кислота, с каждой пролитой слезой Бронвин. Он продолжал убеждать себя, что она заслужила это, но ему становилось адски трудно продолжать верить в это.

Он поднял руку, но она резко отшатнулась, и он сердито посмотрел на нее, возмутившись такой реакцией. Он никогда не причинял ей физической боли, наоборот: он всегда старался уберечь ее от любой боли, и то, как она отпрянула от него, словно он чудовища, которым он так боялся стать, произвел на него такой же эффект, как неожиданный удар в живот.

Брайс осторожно обнял Бронвин и притянул к своей груди. Она была натянутой, как струна, и отказывалась расслабляться в его объятиях. В конце концов, поняв, что она, вероятно, эмоционально истощена, он поднял ее на руки и отнес наверх, в спальню.

К счастью, Селесты и Кайлы нигде не было видно.

Брайс положил Бронвин на мягкую кровать, опустился на колени и попытался поймать ее взгляд.

— Если бы ты только призналась, — сказал он.

Бронвин подняла на него свои погасшие глаза, казалось, наконец заметив его присутствие, и смущенно нахмурилась.

— «Призналась в чем?» — прочел он по ее губам.

Брайс стиснул зубы, пытаясь сохранить самообладание.

— Признайся, что ты была на месте аварии и солгала, что пыталась связаться со мной. Я мог бы попытаться простить тебя, и мы могли бы начать восстанавливать наши отношения. Просто будь честной, Бронвин.

Она устало вздохнула, эмоции окончательно стерлись с лица. Она снова отвела глаза и пожала плечами, как человек, который просто хочет, чтобы его оставили в покое, и сделает для этого все.

— «Если ты этого хочешь, Брайс, то я признаю себя виновной во всем, в чем ты меня обвинял. Я стояла у дороги, смотрела, как ты страдаешь, а потом ушла. Я никогда не пыталась связаться с тобой, а также предпочла остаться, будучи беременной, без денег и дома. Я также не пыталась дозвониться до тебя сразу после рождения Кайлы, когда была настолько больна и слаба, что едва могла держать трубку, и боялась, что умру, оставив Кайлу одну. Я цеплялась за свою упрямую гордость и совершенно эгоистично ни разу не подумала о том, что будет лучше для тебя или нашей дочери.»

Она произносила слова так четко, автоматически, как робот, что Брайсу было совершенно нетрудно ее понять. Он добился своего — Бронвин признала то, что он считал единственной истиной, но что-то смущало его, и, конечно, это настораживало. Он не знал, что делать дальше, и мягко толкнул ее вниз, пока она не легла обратно на кровать.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказал он так мягко, как только мог. Однако он и в лучшие времена не мог контролировать тон своего голоса, и, судя по тому, как вздрогнула Бронвин, его слова прозвучали не так, как хотелось.