Расписной (Адрес командировки - тюрьма)
Шрифт:
– Конечно, – соврал Владимир.
Он никогда не обращал внимания на платья, сумочки, сережки и колечки. И помнил из всей ее одежды только пуговицы, потому что замечал, долго ли надо их расстегивать…
– А серьги, видал, какие? Правда, к колечку подходят?
– Правда, – ответил Вольф не глядя.
– Ты б хоть посмотрел! – обиделась Нинка. – Думаешь, легко было подобрать? Кольцо-то старинное, теперь такого днем с огнем не найдешь. Мне Валька из комиссионки позвонила: беги, серьги есть как раз к твоему кольцу, я с обеда даже
– Да гляжу, гляжу!
Кольцо действительно было красивым: тонкой работы, ажурное, с тремя сияющими камешками – средний побольше, крайние поменьше. И серьги под стать, хотя стиль неуловимо отличался. Софья никогда не надела бы их вместе.
– Сама Галина Семеновна, жена нашего директора – расфуфыренная вся, – Нинка прошлась по комнате, отставив зад и медленно покачивая бедрами. – Так вот, даже она увидела, аж перекосилась вся. И говорит мужу: у тебя продавщицы лучше меня упакованы!
Глаза у Нинки победно горели.
– Ты-то откуда знаешь, что она мужу сказала?
– Так он мне сам и передал!
– Странно. Наверное, он тебя трахает.
– Прям-таки! Что, меня все трахают? Если каждому давать, поломается кровать! Вот ты лучше скажи, как ты ко мне относишься?
– Как? – Он задумался.
Появление Нинки придало Волку спокойствия, но в общем-то мало изменило его жизнь. Да и радости большой не прибавило.
– Молчишь? Я ж понимаю… Ты ко мне вроде как к кошке.
– Ну почему? – из вежливости попытался возразить Волк. – Ты мне очень даже нравишься, мне с тобой хорошо.
– Я ж и говорю – вроде кошки. Они, знаешь, стрессы снимают, я читала. Ну и пусть! Мужик ты классный, у меня таких еще не было. И ласковый, и не напиваешься, как свинья… А замуж я все равно не собираюсь, чего и разводить всякую тягомотину – любовь, то-се?
И будто спохватившись, оборвала сама себя:
– Ладно, хватит философии разводить, проехали…
Время за встречами с ней шло незаметно – зима промелькнула как один долгий снежный вечер. Потом пролетела весна, а вот уже и лето в разгаре. И к грязной однообразной работе он привык: в конце концов, работа есть работа, за нее платят деньги, и, наверное, не следует ожидать от нее больше ничего особенного. Много ли людей могут похвастаться, что идут на работу с радостью?
Жизнь налаживалась, входила в устойчивую колею. Она была не такой яркой, красочной и острой, как его прошлая жизнь, но та, скорее всего, была сном. А эта была настоящей. И Владимир Григорьевич Волков уже не удивлялся той вялости, которая незаметно охватывала тренированный организм, словно кто-то медленно ослаблял в нем пружину, еще недавно туго закрученную.
Как-то, выходя после смены из райотдела, старший лейтенант Волков лицом к лицу столкнулся с бодрым гражданином весьма преуспевающего вида, который вдруг расплылся в широкой улыбке, бросился к нему навстречу и принялся яростно трясти руку. Удивленный,
– Здорово, Володя! Не узнаешь, что ли? Здоровый стал, чертяка, тебя тоже признать трудно…
В следующий миг Волк узнал бывшего одноклассника – Сашу Погодина, но удивление не прошло: не такие они закадычные друзья, чтобы столь бурно выражать свою радость. Скорей наоборот – лично он испытывал к Погодину глухую неприязнь: именно он дал ему на хранение самопал, который изъял участковый дядя Коля Лопухов.
– Рад тебя видеть! Болтали, что ты в Москве… Да разное болтали: даже что в тюрьме сидишь! А ты наоборот – сам милиционер! Рад, очень рад!
Глаза Погодина радостно блестели. Впрочем, он всегда был экзальтированным человеком.
– Слушай, а чего мы здесь стоим? Пойдем пива выпьем!
– Нельзя. Я же в форме.
–Ну…
Погодин на миг задумался, переложил солидный портфель из одной руки в другую, поправил шляпу.
– Знаешь что! – возбужденно воскликнул он. – Давай завтра ко мне в гости! Ты же помнишь, где я живу? Жена уехала к матери, посидим по-холостяцки, ничего особенного – обычный донской стол… Селедочка, картошечки отварим, пивко, водочка…
– Да вообще-то… – Волк хотел отказаться, сославшись на службу, но завтра у него как раз был выходной, а упустив приготовленный довод, он не успел убедительно придумать новый.
– Нет, нет, нет, – закрутил головой Погодин. – Не вздумай отказываться! Зазнался, что ли?
– Хорошо, приду, – кивнул Волк.
Погодин жил напротив сорок шестой школы, на третьем этаже кирпичной пятиэтажки. В скромной двухкомнатной квартире пахло вареной картошкой и укропом. Стол был накрыт по-тиходонски: свежепосоленная донская селедка, овощи, в эмалированной миске горка серебристой таранки, трехлитровый баллон пива и бутылка водки. Рядом Волк поставил свою бутылку.
– Ого! Куда столько? – в радостном возбуждении воскликнул Погодин. – А впрочем, не прокиснет! Давай садись, мы ведь никого не ждем!
Выпили по рюмке под селедку с картошкой, повторили, закусили еще, почистили на обрывки газеты твердую сухую тарашку и принялись смаковать, запивая жидковатым пивом.
– У нас новый пивзавод строится, – с набитым ртом сообщил Погодин. – Вот он будет классное пиво делать – не хуже чешского!
– А ты баварское когда-нибудь пил? – спросил Волк. Погодин покачал головой:
– Не доводилось. А ты?
– Пил.
– И что?
– Пиво как пиво. Хорошее.
– А… Ну давай водочки?
– Давай.
Сидели они хорошо, Волк расслабился, чего уже давно с ним не происходило. В комнате было душно, по лицу тек пот. Погодин сбросил рубашку.
– Раздевайся. Чего церемонии разводить? Мы ведь никого не ждем!
Помешкав, Волк разделся.
– Ничего себе, – Погодин присвистнул. – Где ж это тебя так?
– В армии, – ответил Волк тоном, не располагающим к дальнейшим расспросам.