Расплата
Шрифт:
— Да нет, это я так. Выкладывай свои сомнения. Я весь внимание.
— Я хочу, чтобы ты мне объяснил одну ситуацию. Ты старше, ты русский, твой родной город Москва. Когда ты был там последний раз?
— Недавно, Гошо, совсем недавно.
— А в «Люксе» был в тот раз, у наших товарищей, у болгар?
— Нет, не был. Времени свободного не было, да и с чего бы это я в «Люкс» пошел? То, что тебя там нет, я знал точно.
— Там многих нет теперь, Альберт Николаевич. Там никого нет.
— Что ты несешь, Гошо? Куда же все подевались? Там же сотни людей жили...
Венделовский прекрасно знал этот человеческий муравейник в центре Москвы, гостиницу «Люкс», где были поселены участники коминтерновской школы: молодые люди, нх родители, их дети. Сколько товарищей, интересных людей со всего
Альберт Николаевич хотел было что-то вставить, но «Цветков» отмахнулся от него, как от мухи, не посмотрев в его сторону. Внутрь себя был обращен его взгляд, в себе искал он ответы на десятки мучивших его вопросов.
В школе Коминтерна готовили не только партийных руководителей и экономистов, которые должны были сразу стать к штурвалам новых социалистических государств. Тут готовили и дипломатов, и разведчиков, и военных. Существовали и молодежные коминтерновские школы, где учились будущие вожаки для руководства молодежью новых социалистических государств. Удивительное это было место в Москве — гостиница «Люкс». Невзрачное здание с двумя колоннами у входа на Тверской улице, наискосок от дома Московского градоначальника, имело единственное украшение — купеческий ресторан с большими венецианскими окнами на первом этаже вдоль улицы и по переулку. Широкая лестница от входа доходила до площадки второго этажа. Выше по однообразным коридорам с кривыми узкими коленцами тянулись типичные, однообразные, лишенные даже минимальных гостиничных удобств номера и потому похожие на бывшие школьные классы или комнаты в общежитиях. Такими они, собственно, и являлись. В комнатах жили группами или семьями по национальностям. Готовили и стирали на общей кухне. Из оконца единственного на этаже туалета видно было квадратное серое здание, возведенное во дворе гостиницы, вызывающе всеобщее любопытство плотными шторами или ставнями на всех окнах, за которыми днем и. ночью горел яркий свет. Это особенно интересовало бесстрашных мальчишек, которых в «Люксе» было полным-полно. Мальчики, носившиеся по всем этажам и затевающие вечно какие-то игры в «полицейских» и «коммунистов», учились ориентироваться в этих лабиринтах и определять по звукам, где «Елисеевский» магазин, какой коридор идет параллельно Тверской улице (отдаленный шум, доносившийся с проспекта, помогал им)... Полный жизни, споров, дружеских вечеринок был этот дом. Таким его знал и запомнил Венделовский.
— Так что ты хочешь сказать мне про «Люкс»? Говори, наконец, я понять не могу.
— А я тем более, друг. Я не стану говорить тебе, откуда информация, она точная, поверь. Болгарская другарка рассказала, она там жила. За одну ночь наиболее ответственные товарищи из разных стран исчезли из «Люкса», их увезли куда-то. Члены их семей сселены по двое-трое в одной комнате. Около входа на улицу стоит трехсменный пост, милиционер, пропуска. Коридор второго этажа, имеющий выход во двор, оказался забит и заштукатурен. Все наши товарищи очутились будто бы в осаде. У них оборвана связь с внешним миром. Ни газет, ни радио, ни писем. Их многочисленные обращения в ЦК ВКП(б), к Сталину остаются без ответа. И к ним никто из официальных лиц не приходит. Неделями они видят лишь своих сторожей и уборщиц. И еще тех, кто ежедневно доставляет им готовые завтраки, обеды и ужины. Раз в неделю обходы совершает врач — мужчина в белом халате поверх гимнастерки. Интересуется, кто на что жалуется, кому какое лекарство нужно. Настроение у всех жуткое. Никто ничего не может понять. Хорошо еще, не запрещается посещение соседних комнат — это последняя и такая тонкая нитка для информации. «Люкс» стал настоящей тюрьмой для коминтерновцев.
— Как это могло произойти и что это значит? — Гошо страдальчески смотрел на друга, в глазах
— Нет, это есть, поверь... Но почему? Кому это нужно? Неужели Сталин об этом не знает? Как рассказать ему об этом? Может быть, написать письмо?
— Если это так, то он уже получил не одно письмо, Гошо. Для нас такие письма — конец работы, мы не можем из-за рубежа писать письма Сталину. Наверное это чья-то провокация. Разберутся, поверь мне. Надо только подождать.
От недавнего благодушного настроения друзей не осталось и следа. Хмурые, подавленные сидели они друг против друга. Бутылки с пивом так и остались нераскупоренными.
Глава восьмая. ДОРОГИ ЧЕРЕЗ ОКЕАН
1
Решение было принято: они едут! Парагвай стал «страной обетованной» — достигнут ее, и жизнь станет прекрасной. Сроки отъезда из Парижа менялись, отодвинулись, но стали, наконец, точной датой. Дмитрий Сигизмундович и на этот раз взял на себя все предотъездные хлопоты. Изучив стопку бедекеров и других путеводителей, объявил, что в «Республику Ориенталь дель Парагвай» ежедневно направляются со всех концов страны голландские торгово-пассажирские пароходы, достаточно комфортабельные и быстроходные. Он даже отыскал в справочнике конкретный пароход, где были две каюты первого класса и три — второго, стоимостью немногим более 120 франков. Это было им вполне по средствам.
Но прежде следовало добраться до Бизерты.
Ирина, казнившая себя за долгую разлуку с дочками, требовала, чтобы путь был как можно короче. Сигодуйский был, как всегда, учтив:
— Милая моя, я все готов для тебя сделать, но изменить географию не могу. Испокон веку из Марселя плывут в Африку вдоль испанского побережья мимо Барселоны, Валенсии, Малаги, через Гибралтар, и там по Средиземному морю до Бизерты рукой подать. Да ты и сама в Париж добралась таким путем, ние помнишь?
— Ах, ничего я не помню! — капризно воскликнула Ирина. — У меня от всех этих дел голова кругом идет! Как все будет? Как нас девочки встретят? Господи, когда это все кончится, когда будем уже где-нибудь на месте!
Андрею почудилось в этом вырвавшемся крике какой-то намек, будто из-за него, вторгшегося в жизнь Ирины, возникли новые трудности и осложнения.
Черт возьми! Почему судьба ставит его в такие дурацкие обстоятельства? Опять он зависят от решений, которые принимают другие.
— Послушай, Ира, еще не поздно, — начал он. — Я в конце концов могу остаться в Париже. Я здесь буду искать работу, устроюсь, позову тебя с девочками...
Ирина растерянно смотрела на него, и глаза ее медленно наливались слезами.
— Хватит, друзья, — решительно вмешался Сигодуйский. — Не нервничай, Ирина, все будет прекрасно. Это будет последнее путешествие, заверяю тебя. Заберем девочек, и прощай, Европа и Африка! Не очень нам здесь везло. Америка, даст бог, будет гостеприимней. А вы, Андрей Николаевич, не будьте столь обидчивы, не принимайте все на свой счет. Мы ведь договорились: я веду записи всех расходов и придет пора, когда вы сполна рассчитаетесь со мной.
Дмитрий Сигизмундович, был как всегда, немногословен, деловит и сосредоточен.
...В назначенный день и час появилось трое тумбообразных парней в одинакового цвета комбинезонах. Соревнуясь в красноречии и учтивости, отдали дань красоте мадам, щедрости месье и твердо обещали быстро закончить процедуру освобождения апартамента. Чемоданы, дорожные сундуки в мгновение ока были снесены вниз...
Пока Дмитрий Сигизмундович договаривался с грузчиками внизу, где они встретятся на вокзале для оплаты багажа, Андрей и Ирина остались вдвоем в опустевшей комнате.
— Ну что ж, присядем на дорожку! — бодро сказал Андрей. Он протянул Ирину за руку и заставил ее сесть с ним рядом на маленький диванчик. Лишенная привычных предметов — туалетных принадлежностей Ирины, ее разбросанных на стульях вещей, при распахнутых дверях пустого шифоньера, обрывках веревок, валявшихся на ковре, комната выглядела сиротливо. Ирина положила голову Андрею на плечо.