Расплата
Шрифт:
— Но мы были здесь счастливы, верно, Андрюша? — спросила она тихо. — Это был наш первый дом, мы не забудем его?
— Ты здесь спасла меня, — ответил Андрей. — Я погибал, ты меня спасла, и за это я буду благодарен тебе до конца дней, что бы ни случилось потом...
— О чем ты? Почему у тебя такой печальный тон? Ведь все хорошо, и надеюсь, будет лучше.
Андрей обнял Ирину, поцеловал ее.
— Помолчим, понадеемся на бога, родная моя. Он один знает, что будет с нами.
Когда они спустились вниз, у багажа вместе с Дмитрием Сигизмундовичем хлопотал Святосаблин. Казалось,
— Что за перемены, Володя? Что за маскарад?
— Почему маскарад? Просто так удобно — тепло и работать не мешает. Я ведь человек трудовой, не то что некоторые плавающие и путешествующие.
Даже шутки в эти минуты были невеселы. Они расставались, быть может, навсегда и не умели, да и не привыкли в словах выражать свою боль.
— Я вам счастья желаю, и вот принес... — Он протянул туго набитый маленький мешочек — старый кисет Аристархова. — Тут земля с его могилы. Приедете на место, обоснуетесь, посадите где-нибудь деревцо в его память... А эту землю под корни подсыпьте — крепче память будет.
Поцеловав по очереди Ирину и Андрея, попрощавшись с Сигодуйским, Святосаблин круто повернулся и быстрым шагом почти побежал по улице, не оглядываясь. Так они расстались, быть может, навсегда.
...Марсель встретил их дождем.
— Хорошая примета! — бодро заявил Сигодуйский. Он извлек из дорожного баула английский дождевик для Ирины и решительно направился на поиск багажных кладовых, куда доставляют вещи из Парижа. Заодно он хотел ознакомиться с расписанием движения пассажирских и торгово-пассажирских судов через океан, снять два номера в недорогой гостиничке, поближе к главной улице Канабьер, спускающейся к морю.
И хотя отель находился неподалеку от вокзала, они успели изрядно промокнуть, пока добирались до него.
Дождь и ветер не утихали еще несколько дней. Неутомимый Дмитрий Сигизмундович с утра исчезал — «дела, дела, друзья мои!» — и Андрей с Ириной были предоставлены сами себе.
Пытались несколько раз выйти в город, побродить по улицам, но сырость и ветер гнали их обратно в отель.
Сидели у окна, смотрели на порт, который с их верхнего этажа был как на ладони, вели нескончаемые разговоры о том, как будет в Бизерте и в том неведомом Парагвае, куда их тянет Сигодуйский.
И неутомимо предавались любви — одни в целом свете, как казалось, в этом маленьком гостиничном номере под крышей марсельского чужого дома, где их никто не знал и никому до них не было дела.
Сигодуйский возвращался к вечеру, к позднему обеду, который заказывал в номер. С ним врывалась суматошная, полная забот повседневность. Он рассказывал новости, обещал хорошую погоду, скорый отъезд, делал какие-то покупки, с кем-то встречался, вел переговоры о делах...
В один из вечеров он вернулся в отель в сопровождении высокого худощавого человека с приятным интеллигентным лицом и торжественно объявил:
— Я привел удивительную личность, старого знакомого друга... Как только вы узнаете его получше...
— Ну полно, полно, Дмитрий, — старался
— Нет уж, извольте мне, это моя обязанность, — не сдавался Дмитрий Сигизмундович. Итак, Ирина, перед тобой один из замечательнейших русских людей, знаменитый геолог и путешественник Павел Анатольевич Нефедов. — Кланяйся, Паша, целуй ручку...
Нефедов смущенно улыбаясь, топтался у входа, бормотал укоризненно:
— Что ты перехлестываешь, Дима, ничего не знаменитый и не замечательный. Обычный геолог, каких было в России немало. Замолчи, пожалуйста, ты меня совсем смутил.
Знакомство оказалось не только приятным, но и полезным. Так и не удалось Ирине дознаться, сговорил ли Нефедова Сигодуйский или было это решение Павлом Анатольевичем принято самостоятельно, но его путь тоже лежал в Парагвай.
Что же касается Андрея, то он, как правило, плохо перенося новые знакомства, к Нефедову проникся дружескими чувствами сразу же. Разумеется, немало этому способствовало то, что вышли они из «одного гнезда Петрова» — и тот и другой, правда, в разное время, учились в Петербургском Горном институте.
Хотя Павел Анатольевич был многими годами старше, но нашлись у них общие преподаватели, о которых, как всегда это случается с бывшими студентами, они вспоминали со смехом и ностальгической грустью.
Павел Анатольевич с шапкой седеющих волос, со щеточкой усов, которые то и дело подправлял рукой, в стареньком, но хорошо сшитом костюме выглядел очень элегантно. Рядом с низеньким толстым Сигодуйским, бесконечно рассуждающим о житейских проблемах, его молчаливая сдержанность была особенно заметна и очень располагала к себе.
— И чем думаете заняться в этом Парагвае, Павел Анатольевич? — спросила Ирина в конце обеда, к которому Нефедов, разумеется, был приглашен.
— Чем может заниматься геолог? — ответил Нефедов на вопрос вопросом. — Своим делом, конечно. Земля эта наверняка таит в себе несметные богатства, но пока мало разведана. Думаю, что найду людей, которые имеют для такой работы средства.
Тут же, после обеда, когда пили кофе, рассказал обществу о существующей теории так называемых геологических поясов Земли. Оказывается, по мнению многих геологов, существуют золотой, алмазный и, разумеется, нефтяной пояса Земли, располагающиеся четко по параллелям. И если верить этой теории, то в Парагвае должно быть много нефти.
— Остается ее только найти! — оптимистично закончил Нефедов. — Так что и мой маршрут в Парагвай.
2
...Наконец, отъезд был назначен. Море и ветер, будто лишившись всех сил, утихли, и пароходы могли выйти в море.
Несмотря на то, что пароход гордо назывался «Принц Фердинанд» — это была старая, грязная посудина с маленькими тесными каютами и малосимпатичной командой. Матросы и даже стюард, обслуживающий каюту, были неопрятны, совершенно не обращали внимания на пассажиров, кричали друг на друга и ругались на всех языках мира, да и капитан был им подстать: заросший рыжей щетиной не то норвежец, не то датчанин, угрюмый, злой, ходивший по палубе, тяжело опираясь на суковатую палку.