Расплата
Шрифт:
В это время французские власти (под несомненным давлением левых, прокоммунистических элементов) начали высылку из страны нежелательных иностранцев. Эмиграция встревожилась: у многих отобрали удостоверения, без которых не возобновлялись нансеновские паспорта. Люди лишались работы, жилья и спокойствия, как много лет назад, еще в Болгарии. Дошло приказание и до бывших врангелевских генералов, пяти активных ровсовцев, которые продолжали заниматься политикой (как им объявлялось), несмотря на то, что в те годы, в большинстве своем, занимали мизерные должности, по большей части — мелких служащих, шоферов такси или рабочих автомобильных заводов. Было предложено оставить Париж до 20 апреля генералам Туркулу, Павлову, Кочкииу, Шатилову. Генерал Кусонский, числившийся безработным, получил месячную отсрочку. Выехать предлагалось также журналисту
Надежда Васильевна за стенами тюрьмы, казалось, теряла всякий интерес к происходящему. Временами и к самой себе, к своей участи. После неоднократных просьб ей вернули, наконец, зеленую Библию и на какое-то время эта Библия как будто взбодрила ее.
Она реже впадала в прострацию, постоянно молилась и даже пыталась заговорить с соседками-воровками. Она похудела на четырнадцать килограммов, требовала врача. Директор тюрьмы поручил доктору Полю освидетельствовать арестованную. Тот нашел у нее нефрит почек, но не в тяжелой или опасной форме. Надежда Васильевна ругала его, ненавидела и боялась. И всем жаловалась на него, писала и говорила, что тюремного костоправа специально наняли уморить ее. Это было форменное помешательство, идея фикс. Соседкам поручили следить за ней днем и ночью: администрация снова опасалась, как бы русская не покончила жизнь самоубийством. Впрочем, вскоре Плевицкая совершенно успокоилась, потребовала тетрадь и чернила, заявив, что намерена писать дневник — надеется продать его за тридцать тысяч франков, не меньше. Деньги ей будут нужны. Петь она больше не сможет, доходов никаких, и она очень потратилась на такси, когда ее чуть не через день возили на допросы, покупала еду, отказываясь от тюремной пищи. От идеи писать дневник она вскоре отказалась, заявив однокамерницам, что дневник — чепуха, она и слова правды записать не сможет до суда, а вот выйдет на свободу и расскажет о себе все так, как сделала это с успехом и «Дёжкином карагоде».
Плевицкая ждала суда, уверенная в своем освобождении...
Глава пятнадцатая. ПОДОЗРЕВАЕТСЯ ВУ СОУЧАСТИИ
1
В конце концов, не выдержали парижские власти, постоянно подвергаемые критике общественностью и — особо! — левой печатью. «Суд, пусть, наконец, будет суд!» — требовали не только горожане, пресса, но и представители всех слоев страны. Парадокс политической ситуации и в те дни заключался в том давлении, которое осуществляло правое большинство на левое правительство, грозя свалить его. Комиссару Маршу прямо было указано, что дальнейшее промедление и затяжка процесса против большевиков невозможны, что все упущения следствия могут обернуться для него потерей служебного кресла и концом карьеры. Комиссару ничего не оставалось, как излить весь свой гнев и недовольство высокого начальства на следователя Роша. Не выбирая выражений, Марш сказал, что его терпение иссякло окончательно: следствие топчется на месте, над ними смеется весь Париж — от последнего клошара до высшего правительственного генерала. У них есть один выход — скорейшее назначение дня начала процесса. Недостатки следствия, обнаруженные защитой, им придется прикрывать сообща. Ничего другого! Только суд. Пусть, наконец, разразится этот суд, будь он проклят!..
2
«...рассмотрев материалы предварительного следствия по делу об исчезновении генерала Миллера, выслушав заключения прокурора Помонти и ознакомившись с объяснениями защитников, мы выносим решение о предании суду Плевицкой Надежды Васильевны и ее мужа генерала Скоблина (заочно)...
26.1.30 года был похищен Кутепов, а 22.9.37 года при столь же загадочных обстоятельствах исчез его преемник генерал Миллер. Вспомнив обстоятельства покушения, мы приходим к
Виновность Плевицкой выяснилась также достаточно в процессе предварительного следствия. А именно:
1) При аресте Плевицкая хотела утаить от власти записную книжку мужа, в которой было отмечено свидание с Миллером;
2) Установлена недостаточность легальных средств для того образа жизни, что они вели;
2) Из показаний Плевицкой и генерала Кусонского, передавшего слова Скоблина, явствует, что в день похищения супруги не расставались до 16 часов 30 минут;
4) Находясь в модном ателье, Плевицкая пыталась создать алиби мужу;
5) Поведение Плевицкой после ее ареста является результатом предварительного сговора с мужем;
6) Плевицкая имела влияние на мужа, находилась в курсе всех его дел и не могла не знать о готовящемся похищении Миллера.
На основании этого постановлением предать Николая Скоблина суду присяжных по обвинению: а) в том, что он задержал, лишил свободы и держал в заключении Миллера больше месяца; б) в том, что учинил насилие с заранее обдуманными намерениями. Плевицкой предъявлено обвинение в соучастии свершения данного преступления...»
О решении Плевицкой было сообщено председателем суда. Три дня ей предоставили на подачу кассационной жалобы. Кассацию Плевицкая не подала. Ей официально объявили: дело будет рассматриваться Сенским судом в ноябре или декабре сего года — через четырнадцать месяцев после исчезновения генералов. 12 присяжных. Досье в 2500 страниц. Вызываются 64 свидетеля. Прокурор Помонти взялся доказать вину подследственной, хотя прямых доказательств у него — как все знали — не было. К тому же по закону жена не отвечает за поступки мужа, даже если она заранее знала о его намерениях. Газеты сходились в оценке будущего процесса: судьба русской певицы целиком зависит от часов, висевших в кондитерской. Если она сумеет доказать, что завтракала там с мужем именно в 12.30 (то есть во время начала свидания генералов), затем направились в модное ателье, а Скоблин ждал ее на улице, что около трех часов пополудни они провожали дочь Корнилова (хотя и приехали на вокзал порознь, так как у Николая Владимировича внезапно что-то случилось с мотором автомобиля), — процесс будет ею выигран...
В преддверия открывающегося процесса, который обещал быть несомненно скандальным и захватывающим, общественное мнение французских деловых кругов и широких масс русской эмиграции вновь обратило свои взоры к событиям конца прошлого года. Забурлили страсти. Левые и правые — «стенка на стенку» — пошли друг на друга. После опубликования постановления на какой-то миг наступила напряженная пауза. Все словно прислушиваясь друг к другу, ожидая непредвиденных, серьезных разоблачений, чтобы накинуться сообща на предателя общих интересов, хотя никто не мог еще сказать, в чем они и как каждый относится к заключенной, томящейся в камере столь долгий срок.
Отношение к Плевицкой было, можно считать, выжидательным. Особо активных сторонников в среде русских она не имела. Посему и запоздалое постановление о предании ее суду тоже не вызвало ни удовлетворения, ни особого сострадания людей.
3
Огромная толпа собиралась ранним утром у Дворца Правосудия.
Зал суда оказался переполненным. Все проходы заняты любопытствующими, любителями острых ощущений. божество журналистов, фото- и кинооператоров. В первых рядах — наиболее известные представители русской колонии. Среди них жена Миллера, ее брат и дочь, бывшие белые генералы.
Приводят Плевицкую, одетую во все черное. Она похудела, постарела, но держится хорошо и охотно позирует. Журналисты потребовали разрешение сделать ряд специальных фотографий, и такое разрешение им было предоставлено. Плевицкую защищает Филоненко и Стрельников.
Производится перекличка свидетелей. Не явились Туркул, Борис Суворин и некоторые другие русские, высланные недавно из Франции. Зато по специальному разрешению вызваны в суд генералы Деникин, Шатилов, Кусонский.
Внезапно — общее оживление в зале: вызывается... Троцкий. Все вскакивают. В задних рядах недовольные голоса требуют тишины и соблюдения порядка. Слева поднимается коренастый, широкоплечий господин. Отвечает несколько скованно: «Да, именно он — Троцкий Сергей Владимирович, шофер. Русский...» Всякий интерес зала к нему пропадает.