Расплата
Шрифт:
— Я читаю. «Передать Е. К. о свидании в 12 часов 30 минут. Поговорим»... Что сие значит?
— В первый раз вижу!
— Мне кажется странным совпадение времени тут и в записке, оставленной генералом Миллером. И инициалы «Е» и «К». Все это серьезная улика против вашего мужа.
На помощь ей приходят адвокаты. Филоненко делает заявление: он требует либо немедля отпустить арестованную на свободу, так как во время пребывания на допросе не было сделано указание на факты, которые могли быть истолкованы как содействие главному виновнику преступления; либо дополнить обвинение и сформулировать его так, чтобы заключение его подзащитной в тюрьму могло получить законные основания. Мэтр указывает на неполные сведения о средствах семьи Скоблиных и на тот факт, что до сих пор полицией не
Адвокат Стрельников, крутя перстень на левой руке, говорит о необходимости срочной проверки следствием алиби генерала Скоблина, ибо мадам Плевицкая утверждает, что, пока она находилась в мастерской дамского платья Эпштейна, муж ждал ее на улице с 12 часов 15 минут примерно до часу с четвертью.
Следователь решительно возражает. Алиби не подтверждается: нет свидетелей, которые могли бы представить веские доказательства, что в указанное время генерал никуда не отлучался. При первом допросе сама мадам утверждала, что вышла из мастерской одна.
Плевицкая соглашается. Да, она вышла из мастерской одна и пошла пешком в сторону площади Виктора Гюго. Николай Владимирович догнал ее и объяснил, что, устав ждать, отвел машину на боковую улицу. Она его выбранила и они поссорились. Затем они вместе поехали на Северный вокзал, куда прибыли задолго до отхода поезда, чтобы достойно проводить госпожу Корнилову-Шапрон, дочь генерала Корнилова.
Следователь дает приказ немедля провести техническую экспертизу автомобиля Скоблина, стоящего в гараже на улице Лоншань. Экспертиза подтверждает неисправность машины и правдивость Плевнцкой. Следствие дает обстоятельные ответы и о средствах семьи, позволяющих нм жить скромно, но прилично. В 1930 году, по словам Плевицкой, она получила две тысячи долларов «от знакомых». На них была приобретена земля и дом в Озуар ла Фсрьср (единовременно было внесено десять тысяч франков, ежегодная выплата составляла 9,5 тысяч) и куплен за 7 тысяч автомобиль. Она получала гонорары за свои выступления и турне. Примерно 30-40 тысяч в год. Выпустила ряд пластинок. Напечатала книгу воспоминаний «Дёжкин карагол», рассказывающую о ее жизни и первых шагах в большом искусстве. Адвокат Стрельников зачитывает свидетельские показания о более чем скромной жизни четы Скоблиных в Озуар ла Ферьер.
Мы жили очень скромно, — подхватывает Плевицкая, — часто не хватало на посуду, на простыни. И потом эти отели, рестораны!.. Николай Владимирович не скупился, но дома иногда я гроша не было. К обеду подавали лишь борщ и мясо. Комнаты мы оклеивали сами. Часть забора он сам сделал.
— На одни бензин для авто марки «Пежо» вы тратили 70 франков в день, — с укоризной заметил следователь Марш.
— Я не знаю... Николай Владимирович вел все счета.
— А та весьма солидная сумма, которую у вас изъяли при аресте, мадам?
— Я боюсь напутать... Счета вел Николай Владимирович. Да! Вспомнила! После автокатастрофы мы получили 60 тысяч франков страховки. Это приличная сумма, не правда ли?..
По ордеру комиссара Марша, начальник особой бригады следователь Рош явился в помещение Лионского кредита на Итальянском бульваре, где, как выяснилось на допросе одного из свидетелей, генерал Скоблин имел сейф. Сейф вскрыли при соблюдении всех необходимых формальностей. Полиция обнаружила несколько процентных бумаг, имеющих ничтожную ценность, и никак иных компрометирующих документов...
Среди десятков свидетелей, допрошенных Рошем, оказался и генерал Туркул, переехавший из Болгарии и проживающий на улице Олье, в доме 18. У него был произведен обыск, изъяты многочисленные документы на русском языке. Антон Васильевич Туркул показал:
— Со Скоблиным я познакомился в 17-ом году, в городе Станиславе, во время нашего наступления в Галиции. Он, в то время еще штабс-капитан, командовал батальоном уже сформированного тогда Корниловского ударного полка. Я — батальоном 164-й пехотной дивизии. Всю гражданскую войну мы провели бок о бок. Скоблин командовал Корниловской дивизией. Я — Дроздовской. Отношения между нами
О чем его допрашивал Рош в связи с деятельностью Скоблина, а также о содержании последней беседы двух русских генералов в кафе «Мариньян», Туркул решительно отказался отвечать журналистам, которые продолжали ссылаться на статью Михаила Кольцова в «Правде», прямо обвиняющего Туркула в похищении генерала Миллера...
Ходатайство об освобождении Плевицкой под залог было отклонено следствием. Следующий допрос назначен на 11 октября. Намечался также выезд в Озуар комиссара Марша, инспекторов полиции и Плевицкой, в сопровождении ее защитников. Розыск генералов шел десять дней и «представлялось уже весьма сомнительным, что они скрываются на территории Франции, — заявил прессе следователь. — Алиби Скоблину было установлено супругами по сговору до совершения преступления. Показания по делу дали уже около ста человек. На очереди известный журналист-разоблачитель Бурцев, друг и сподвижник Врангеля и Кутепова, генерал Шатилов, ныне шофер такси».
Бурцев заявил твердо, без тени сомнений: «Скоблин — провокатор, агент ГПУ и немецкий агент, участвовавший и в похищении Кутепова. Из одного заграничного источника мною получены прямые указания на его связь с большевиками и гестапо... Если дело Кутепова не научило эмиграцию бороться с провокацией, то пусть этому ее научит дело Миллера. Его необходимо было убрать, чтобы поставить на его место своего человека, Скоблина. Недаром, увеличивая свою популярность, он разъезжал по провинциям, посещал заграничные отделы РОВСа, недавно устраивал корниловские торжества...»
Шатилов, занимавший много лет должность начальника Первого отдела РОВСа, вынужденный в 1934 году выйти из Воинского союза в силу поднятой против него широкой кампании, рассказал следствию о деятельности так называемой «Внутренней линии», призванной следить за тем, чтобы в среду эмиграции не проникали большевистские агенты. Никакого отношения к работе в России, по его словам, «линия» не имела. С 35 года во главе ее был поставлен Скоблин. Через год — сам Мидлер. Часто свои деловые встречи Николай Владимирович любил устраивать в кафе «Маринъян» на Елисейских полях. Шатилов назвал несколько лиц, часто посещавших это кафе...»
В тюрьме Плевицкая получала довольно много писем от почитателей таланта, сподвижников мужа — корниловцев, представителей различных кругов эмиграции из многих стран. Писем ободряющих и поддерживающих заключенную, не верящих обвинению, выражающих свою любовь и преклонение перед силой духа «русского соловья», которая должна пройти через все испытания и доказать всем противникам России «величие ее лучших дочерей». Попадались, конечно, и другие письма — гневные, злые, даже оскорбительно-осуждающие, грозящие высшим судом за неслыханное вероотступничество и измену светлому делу. Этот поток угнетающе действовал на арестованную, лишал ее покоя и душевного равновесия: от мужа по-прежнему ничего не было. Правда, накануне не объявленной ей поездки в Озуар, дочь капитана Григуль, адъютанта Корниловского полка, пыталась неудачно передать Плевицкой записную книжку мужа. Вскоре принесли письме из Дании от великой княгини Ольги Александровны. Та писала: «С ужасом узнала о постигшем вас страшном несчастий. Мы все эти дни думаем о Вас, молимся, чтобы Господь послал Вам веру и силы... жалеем, надеемся на скорое освобождение... Правда скоро восторжествует, а великие ваши страдания искупятся...» Письмо очень ободрило Плевицкую...