Распознавание образов
Шрифт:
Кейс прижимается затылком к спинке кресла. Заставляет себя закрыть глаза. Сейчас она их откроет – и увидит старый «Баз Риксон», наброшенный на плечи Дэмиеновой кибердевочки. Или нишу в квартире в Хонго, набитую чужой одеждой.
– Вы устали? Плохо чувствуете?
Она открывает глаза. Стелла все еще здесь.
– Нет, просто слушаю ваш рассказ. Спасибо, что согласились со мной встретиться.
– Не за что.
– Стелла?
– Что?
– Зачем вы мне это рассказали? Все, что вы с сестрой делаете, держится в строжайшей тайне. Но когда я нашла ваш адрес – а это было очень непросто, – вы сразу же ответили. Я прилетела сюда, вы согласились со мной встретиться. Я не понимаю.
– Вы самая первая. Моя сестра – ее не интересуют зрители. Вряд ли она сознает, что я делаю с ее работой. Я даю миру возможность увидеть... Ей все равно. А я все это время ждала. И когда вы написали, я поняла, что вы настоящая.
– Настоящая?
– Мой дядя очень важный человек, большой бизнесмен, сейчас даже больше, чем раньше, когда погибли наши родители. Мы его редко видим, но его люди нас охраняют. Понимаете, они его боятся. И поэтому они очень осторожны. Я считаю, это жалкая и безрадостная жизнь, однако в этой стране, если ты богат, приходится так жить. Я хотела, чтобы мир узнал о работе сестры. Но они настояли, чтобы все было анонимно. – Печальная улыбка всплывает на поверхность неподвижного бледного лица. – Когда вы сказали, что ваш отец погиб, я подумала: вы не станете нам вредить. – Улыбка сменяется озабоченным выражением. – Она очень расстроилась, моя сестра. Она сделала себе больно.
– Потому что я приехала?
– Ну что вы. Она не знает. Нет, когда мы увидели теракт в Нью-Йорке.
Теперь Стелла смотрит уже не на Кейс, а в сторону входа, где стоят два молодых человека в широких черных брюках и в кожаных куртках.
– Сейчас мне надо уйти, – говорит она. – Это мои водители. На улице ждет машина, отвезет вас в гостиницу. – Она встает. – Нехорошо, когда женщина ходит ночью одна.
Кейс тоже встает; Стелла на полголовы выше ее.
– Я вас еще увижу?
– Конечно.
– И я смогу встретиться с вашей сестрой?
– Да.
– Когда?
– Завтра. Я с вами свяжусь, пришлю машину. Пойдемте.
Стелла идет к выходу – не спросив счет, не оставив денег; симпатичный официант почтительно нагибает голову, пожилой мужчина в белом переднике тоже кланяется. Она выходит на улицу, игнорируя двух парней в кожаных куртках. Кейс следует за ней.
– Вот ваша машина.
Черный «мерседес».
Стелла пожимает ей руку.
– Была рада встретиться.
– Да, – отвечает Кейс. – Спасибо вам.
– Спокойной ночи.
Один из парней забегает вперед, открывает пассажирскую дверь. Кейс садится в машину. Парнишка захлопывает дверь, обходит машину сзади, садится за руль. Они трогаются. Оглянувшись, Кейс видит, что Стелла машет ей рукой.
Когда «мерседес» въезжает на Большой Каменный мост, водитель трогает клавишу на приборной панели. Включается синяя мигалка. Он разгоняется, виртуозно меняет передачи. Машина молнией пролетает по горбатому мосту и ныряет в улочки Замоскворечья.
36
Раскопки
Открыв глаза, Кейс видит узкий треугольник дневного света на потолке – как продольное сечение клинка, острие которого вонзается в щель между охряными занавесками.
Она помнит, что, вернувшись в номер, пересмотрела на «Айбуке» варианты монтажа Мориса и Кинщика, и впечатление было абсолютно новым. Даже сейчас его невозможно описать или характеризовать.
Выбравшись из-под тяжелых простыней, она раздвигает занавески. В окно брызжет яростный свет, и с островка на реке столь же яростно прыгает в глаза гнуснейший монументальный уродец.
В ванной, в окружении назойливого обилия коричневых тонов, Кейс экспериментирует с душевыми кранами, автоматически отмечая сходство с дизайном «Колер». Тоже конструкция, только без фирменного знака. Распаковав новое мыло, она забирается в ванну.
Двадцать минут спустя, одевшись и высушив волосы, Кейс стоит в буфете на первом этаже, обескураженно разглядывая накрытые к завтраку столы. Горы копченого мяса, гигантские пирамиды красной и белой рыбы, серебряные тазики с черной икрой, миски со сметаной. Блинчики. Еще какие-то похожие на блинчики штуковины, начиненные сладким сыром. Наконец, уже отчаявшись, она обнаруживает на самом последнем столе кукурузные хлопья и свежие фрукты. Рядом стоят большие кувшины с соками и кофе в огромных старомодных термосах с никелированными крышками.
Кейс находит свободный столик, садится и начинает методично есть, глядя в тарелку. За соседним столиком француз – легкий, как пение птички на темном фоне тяжелой русской основательности.
Произошло что-то очень большое, думает Кейс. И все еще продолжает происходить. Но словами не выразить. Понятно, что это связано со Стеллой, с ее рассказом, с историей ее сестры, однако вместить эту историю в рамки своей жизни Кейс уже не может. Она словно переселилась в эту историю, а ее жизнь осталась позади, как покинутая комната – если оглянуться, можно увидеть открытую дверь.
Поднявшись в номер, она звонит Капюшончику в Чикаго.
– Я буду с вами откровенен, – отвечает он после последнего неполного гудка. – Сейчас в квартире никого нет. Но наличных и наркотиков я дома не держу, а у моего питбуля бешенство...
Она вешает трубку, не оставляя сообщения.
Значит ли это, что он уже вылетел?
Можно позвонить Сильвии Джеппсон и спросить у нее, но Кейс не хочется лишний раз общаться с «Синим муравьем».
Стелла ей доверяет. В какой бы страшный, дикий и глубоко трагичный русский сценарий ни были впаяны судьбы этих близнецов, Кейс отчаянно не хочет предать неуловимо-трепетное чудо, блеснувшее вчера на поверхности неподвижного бледного лица.
Капюшончик это понял бы. А кто еще? Уж точно не Бун, сейчас она не сомневается. Может быть, Бигенд – по-своему, как он обычно понимает эмоции, которых сам никогда не испытывал.
Кейс открывает бутылку русской минеральной воды.
Доротея работает на русского, который живет на Кипре и является владельцем домена armaz.ru, связанного, если верить Буну, с российской нефтяной промышленностью.
Интересно, люди, которые забрались в офис Кэтрин Мак-Нелли, – они тоже были русскими? Вовсе не обязательно, думает Кейс. Те двое в Токио, например, были итальянцами. Это политкорректный заговор, без расовой дискриминации.