Распутье
Шрифт:
– Извините, вмешаюсь: у меня урок, - сказала Екатерина Фёдоровна.
– Дело-то не в одном английском. Да и говорите вы про конфликт с учителем первый раз. Что ж раньше не защищали сына, не обращались к администрации?.. Странно... Так, ладно. У Вовы девять предметов запущены. В этом году, вы, наверное, знаете, они на экзамене пишут изложение. То, что он напишет на "два", я и сейчас могу сказать. Заниматься совершенно не хочет. Изложение - работа очень трудная. Такие тексты дают, что взрослый не перескажет. Так он за весь девятый класс мне ни одного изложения не написал. За целый учебный год. Я говорила завучу, я говорила на родительских собраниях. Вот такая подготовка к экзамену...
– У меня к вам, Екатерина Фёдоровна,
– вновь всё тем же резким тоном зачастила Вовина мама.
– Но если в начальных классах не дали всё, как положено, то уже и пошли эти русский и математика наперекосяк. То, значит, один учитель был. Сбежала. Не понравилось ей в деревне. Взяли другую: полгода повела уроки, ушла в декрет. Нина Ефимовна взяла их во вторую смену. Но что это за учёба? Утром она со своими. И выложится вся, и отношение другое. Только в третьем классе и был постоянный учитель, а что
368
уже исправишь?..
– Но я-то пятый год никуда не сбегаю, а научить его не могу. От вас помощи никакой не видела, хотя такое положение - в конце каждой четверти. Бывало, Вова неделями пропускал уроки...
– Что ж сделаешь, если он такой болезненный? А дома мы постоянно занимались. И отец ему помогал.
– Я пойду, Маргарита Львовна?
– Екатерина Фёдоровна и следом за ней Максим и Крат вышли из учительской.
– Можно я скажу? Значит так, Светлана Васильевна, - Глущенко заговорила быстро и без пауз, словно опасалась, что её перебьют.
– Всё, что ты говоришь - это полная ерунда. Не обижайся: я и тебя учила, и твоих детей учу, и ещё внуков придётся. Как там английский ведётся - не знаю, а только этот предмет уже угроблен. В году будет "два". Поэтому нельзя, чтобы у Вовы была ещё одна годовая "двойка". На второй год, я уверена, он не захочет ходить. Вот и решайте, что можно сделать по остальным предметам за эти три майские недели. За себя скажу: будет ходить на уроки - получит "три". Но даром, за пропуски - не поставлю. Одна моя физика у них шестым уроком, так он всё время сбегает... Пусть вон Константин Александрович скажет, да отпустите его: у него урок.
– Да-да, говорите, Константин Александрович, - поспешно согласилась Крушак, пока родительница вновь не начала спорить.
– Да я только одно хотел сказать. Министерство образования учеников установило шефство над Вовой. Старшеклассницы помогают ему по разным предметам. Но у него какой-то непонятный настрой. Во-первых, уверен, что и так все поставят "тройки". Я ему прямо говорил: многие не поставят и не пожалеют. К шефам своим относится высокомерно, будто они обязаны с ним нянчиться. Девчата обижаются. И он вообще никогда не учит уроков и, наверное, совсем не помогает дома. С утра до ночи в школе. Вечерами рвётся в спортзал, но не заниматься, а "посмотреть"... Мы ему готовы помочь (имею в виду одиннадцатый класс), но нам навстречу с его стороны никакого движения нет... Я пойду, Маргарита Львовна.
– Я и за историю скажу, - встрепенулась Светлана Васильевна, когда Костя вышел.
– У него не было ручки на истории один раз, так Константин
369
Александрович ему сказал: "У тебя не понос, так золотуха". Разве ж должен так говорить учитель, хоть и молодой?
– А я Вове и погрубее говорила, - ответила за Маргариту Львовну Глущенко.
– Правда, Вова?.. Когда матерился на всю школу, когда избил ученика младшего класса... Я вообще не помню, чтобы у него были ручка и тетрадь. Всё время я - ручку, дети - листок. Так и учится целый год. А то и все годы...
– Не знаю, я тетрадей им много покупала. Может, воруют у вас в коридорах. У младшего как-то ручка пропадала...
– А ты когда в последний раз проверяла его портфель утром? Чтоб все учебники были, тетрадки?..
– Я всё время их спрашиваю: готовы к урокам?..
– Вот что, Светлана Васильевна, - заговорила итоговым тоном Крушак.
–
– Вы бы всё-таки приняли какие-то меры к Новикову, - поднялась Светлана Васильевна.
– Вот поставил он крест на Вове, и всё пошло у него плохо. При таком отношении учителя какая учёба?..
Крушак ответила глубоким вздохом.
370
12
15 мая, 08.00 м.в. Поезд пришёл с опозданием, но и без того нервозность ожидания у Кости, сумевшего вздремнуть лишь с двух до половины четвёртого, ежеминутно росла с силой, равной разве что напряжению нервов у солдат, ожидающих команды к смертельной атаке. Десятки возможных вариантов, объясняющих двухнедельное молчание Светы, перебрал он за последние дни, сотни - за последние часы в поезде. Всё в конечном итоге казалось пустым предположением, но сердцем он чувствовал: что-то случилось. В какой-то момент хотел даже обидеться и больше не подавать о себе вестей, но быстро понял, что неизвестность ему не по силам. К тому же, как это обычно бывает, взвинченный мозг без конца крутил наихудшие варианты событий, а мысль, что Света в беде, могла погнать его на край земли, не то, что за двести с лишним километров.
08.20. Костя, наконец, сел в трамвай. Противный мелкий дождь с ветром, так любимый Владивостоком, словно смыл в это утро весь транспорт: не один только Костя с трудом уезжал с вокзала. "И так весна поздняя, ничего посадить не можем, а тут ещё этот потоп", - ворчали пассажиры-горожане. Глядя на струйки воды, по кривой пересекавшие окно, на размякшие, осевшие здания вдоль улицы, Костя думал о том, что, если Света встретит его как тогда, на весенних каникулах, просто и радушно, он не скажет ни слова упрёка: лишь бы с ней всё было хорошо.
08.50. Костя вошёл в подъезд дома, где жила Света и, складывая зонтик продрогшими руками, вдруг ощутил пустоту: её здесь нет.
09.00.
– ... Какого это было числа...не помнишь, Сергей?
– Ну, дня через три после того, как она вот к Косте съездила...
– Да... И позавчера она должна была уволиться. Приходит домой и говорит - а я в тот день раньше её вернулся - "Я, папа, увольняюсь, но шеф попросил неделю поработать, чтобы найти замену".
– И мне сказала, что недельку потерпит, не бросит фирму...
– "Недельку"... Мам, успокойся... Нельзя паниковать.
Василий Петрович подошёл к своей матери, которая тихо сидела в углу
371
комнаты, в кресле, и без конца вытирала слёзы.
– Да ты знаешь, Костя, она все дни после поездки к тебе приходила с работы расстроенная, - продолжил за отца Сергей.
– Такой я её никогда не видел, потому что всегда всё в себе держала: её плохо, а всё равно улыбается... Кстати, на следующий день, после того как вернулась, она сказала мне: "Надо же, шеф откуда-то узнал, что я на праздники ездила к его однокласснику".