Распутье
Шрифт:
Никогда бы не подумала, что Андреас способен на такое, что его лицо исказит гримаса ярости. Что он ударит, оттолкнёт и велит просить прощения.
— Мне ещё думать, что с твоим ублюдком делать, — не сказал — выплюнул малайонец. — Отцу оставь. Чужой крови нам не надо. И, — он выразительно глянул на меня, раздавленную, потерянную, — мы сейчас пойдём в спальню, и ты там будешь долго и обстоятельно доказывать, что я должен на тебе жениться. По первому моему требованию станешь доказывать, пока не поверю.
И это стало последней каплей.
Оттолкнула Андреаса и ринулась вон. Тот попытался остановить — я припустила ещё быстрее.
Не желаю его видеть!
А в ушах всё ещё стояло: «Шлюха!» Да, Андреас сказал в запале, но это его не оправдывает.
Щека пылала: оплеуха вышла знатная.
Вот и малайонец меня ударил. Они со Свеном уравнялись. Сработала женская истина: «Все мужики одинаковые». А раз так, хочу к мужу. Он хотя бы не изменял и любил. Наверное. Теперь я ни за что не могла поручиться.
Глава 24. Распутье
Не знаю, сколько в тот день я проплакала. Просто лежала и ревела в подушку. Даже не ела: кусок в горло не лез.
Кажется, приходил кто-то: слышала, как хозяйка не пускала. Мелькнула мысль: Андреас! И другая: хорошо, что не пустили. Видеть его не желаю.
Потом, наконец, свернувшись клубочком, заснула. Каюсь, просыпаться не хотелось. Даже появились мысли о таком своеобразном самоубийстве.
Меня разбудили.
Шум. Режущий глаза свет. Недовольный громкий мужской голос. Кисловатый запах пота.
Заворочалась, но глаза не открыла. Не хочу.
Кровать скрипнула и прогнулась под весом тела.
Запах пота усилился. На меня упала капля воды, заставив вздрогнуть. Холодная.
— Иранэ? Я знаю, ты не спишь.
Свен. Вернулся, значит.
Вздохнула и неохотно разлепила глаза. Тон мужа подсказывал, он не ласкаться собирался. Так и есть: сидит, скрестив руки на груди, смотрит исподлобья. Потный, грязный, в верхней одежде.
Мешки с покупками свалены в углу. Однако, хорошо же муж прибарахлился!
— Оденься! — отрывисто приказал Свен.
— Зачем? — испуганно пискнула я.
Не нравилось мне выражение его лица, очень не нравилось!
— Потому что замёрзнешь. Разговор-то долгий.
— Знаешь, — помолчав добавил Свен, — не дай я слова и не будь ты беременной… За такое палкой учат и на хлеб-воду сажают.
— За что? — начиная осознавать суть преступления, уточнила я и на всякий случай отползла на дальний край кровати, подальше от мужа.
Тот мои телодвижения заметил и хмыкнул:
— Не бойся, не ударю. Руки чешутся, но не ударю. Свен Гилах слово держит. А вот ты своё нет. Стоило уехать, как сукой к малайонцу рванула. Хоть бы о ребёнке подумала, шалава, раз честь мужа для тебя — пустой звук.
И опять это тягостное молчание.
Он смотрит, я виновато опускаю глаза и наощупь тянусь за платьем: спросонья в одной рубашке холодно.
— Молчишь, значит, — мрачно процедил Свен, встал и со всего размаху ударил кулаком по стене. Доска треснула, на костяшках пальцев мужа выступила кровь. — Признаёшь. А ей подарки привёз, порадовать хотел. Порадовал. Не вернулся бы, обрадовалась, да?
Маг обернулся и одарил обвиняющим взглядом. Выражения лица не видела: по-прежнему изучала смятую простыню.
— Ничего не было, — прошептала я, ощущая себя раздавленной мошкой.
Сначала Андреас, сейчас Свен. Хоть бы ударил! Хотя за что? Не изменяла я ему, это мне изменили. Знала бы…
Уронив голову на руки, разрыдалась и зачем-то пожаловалась:
— У него другая. Знатная.
Ответом мне стал очередной треск: Свен вымещал гнев на мебели. Потом звон — миска. Сейчас разобьёт кувшин.
Слёзы застилали глаза. Я тоненько скулила. Никогда не понимала, как так можно, считала это некрасивым, а теперь поняла: организму не прикажешь.
— Что в гостинице случилось? Почему ты здесь?
Свен взял себя в руки и прекратил громить номер.
— Виконт… — сквозь спазмы рыданий пробормотала я. — У хозяина спроси. Не могу!
И в отчаянье, осмелившись взглянуть на мужа, выкрикнула:
— Я с ним не спала, я его видеть больше не хочу!
Свен замер, замотал головой. Видимо, не сложились кусочки головоломки. Неверная жена ведь должна обожать любовника.
— Тебя видели с ним, — взяв себя в руки, продолжил обвинительную речь муж. — Вы с ним обедали, ругались. На глазах у всех! Ты чуть ли не в любви ему призналась! А теперь представь, каково мне? Шёпотки за спиной, грязные намёки. Ждала жена, называется! Так ждала, что к другому в постель прыгала
— Прекрати! — не выдержав, взмолилась я. Слёзы душили, спазмами сковывая горло. — Бей, если хочется, только замолчи! А после уходи. Я, — всхлип, — я и сама выживу.
Свен замолчал. Что делал, не видела: снова постыдно рыдала в подушку.
Рядом с рукой легло что-то шуршащее. Его подтолкнули под пальцы, настойчиво так. Целлофановая упаковка.
— Что этот малайонский ублюдок сделал? — абсолютно спокойно спросил Свен и вновь устроился рядом.
Молчала. Зачем говорить, пусть и дальше думает, что я гулящая. Все же думают.
— Иранэ, что произошло? — уже мягче спросил муж и коснулся волос.
Вздрогнула и отмахнулась.
Тихое:
— Ира?
И Свен взорвался:
— Что, Глойева колесница, произошло?! Ты вся в соплях, дрожишь. Думал: изменила, боишься. Так ведь отродясь не лгала, призналась бы.