Распутин-1917
Шрифт:
— Кажется, перестарался, — досадливо пробормотал Григорий, наклонившись ниже, чтобы лучше слышать раненого. Это его и спасло. Над головой что-то противно свистнуло, щёлкнуло и врезалось в поленья настолько смачно, что полетели щепки. Не дожидаясь продолжения, Распутин резко, насколько мог, прыгнул в сторону, одновременно выдёргивая из под полы приватизированный люгер, но не успел направить оружие в сторону предполагаемой опасности. Ещё один щелчок. Руку словно обожгло кипятком, и пистолет беспомощно брякнулся о мёрзлую землю. “Хочешь жить — меняй позицию, двигайся”! — вспыхнуло в памяти наставление Ёжика. Сделав шаг за опору крыши, Распутин, наконец, смог поднять глаза и увидел стоящего в трех шагах мужика с характерным чубом над карими, глубоко и широко посаженными глазами, большим носом с горбинкой, казачьими усами. Плеть в руке этого военизированного селянина в бекеше, цивильных штанах, заправленных в высокие сапоги, совершала завораживающие поступательные движения, и конец её со свистом рассекал воздух, не давая никакой возможности высунуться из-за спасительной деревяшки. “На конце что-то тяжелое, как свинчатка. Один удар в голову и я — труп,”- с грустью констатировал Распутин, прячась за стонущее от ударов дерево и тоскливо осматриваясь. Пути к отступлению нет. Слева и справа — длинный трехметровый коридор, огражденный поленницами. Только тут, за толстой балкой, есть какая-никакая защита. Понял это и нападавший, переместившийся к краю поленницы мягким шагом, не переставая работать нагайкой. Вот шаг, вот ещё шажок… И тут позади него мелькнула тень. Треск выстрела так был похож на удары хвостатой плети, что Распутин не сразу понял, что произошло. Но нападавший вздрогнул, резко развернулся в противоположную сторону, замахнулся… Четыре дробно прозвучавших друг за другом пистолетных хлопка, почти слившихся в автоматную очередь, прервали его движение и отбросили в сторону Распутина.
Отступив на шаг, Григорий присел на корточки и одной левой рукой начал обшаривать тело. Правая, онемев, беспомощно повисла плетью.
— Ты не ранен? Всё в порядке? — Анна, опустила пистолет, но с места не двигалась, осматривая поле боя и озираясь по сторонам, не появится ли кто посторонний на поднятый шум.
— Теперь — да, — пробормотал Григорий, заканчивая обыск. — Подожди, сейчас не до тебя…
Совершенно неожиданно для Григория, Анна шмыгнула носом, спрятала свой браунинг в муфточку, тихо развернулась и пошла к поезду, опустив голову и спотыкаясь через шаг, как больная лошадка…
— Кажется, я опять ляпнул что-то не то, — пробормотал Распутин, заканчивая потрошить карманы агентов. — Аня! Подожди!
— “Аня, подожди, не до тебя”… - возмущённо шептала женщина, выбираясь из дровяных катакомб. — Я нарушаю все инструкции, бросаю свой пост, бегу, потеряв голову, в какие-то трущобы, стреляю в какого-то бродягу с плёткой, а он нашёл только эти слова! Сухарь! Солдафон! Созвездие манёвров и мазурки!
— Аня! Постой! Я совсем не то хотел сказать! — прозвучало у неё за спиной по-особому жалобно…
Ревельская обернулась. Григорий стоял, зажав правую руку в районе кисти и виновато улыбаясь. Она хотела броситься к нему также стремительно, как и бежала на помощь из поезда, но обида заставила её умерить пыл, подойти степенно, выпрямив спину и гордо подняв подбородок.
— Так что вы хотели сказать мне, товарищ полковник.
— Я тебя люблю, — улыбнулся Григорий. — Ты — самая добрая и самая красивая. И здесь, и в будущем. Только я абсолютный чайник и представления не имею, как полагается правильно признаваться в любви в начале ХХ века, каким образом и куда засылать сватов… И в голове у меня сейчас шикарный кавардак…
Анна опустила глаза и упёрлась взглядом в кисть Распутина. На побелевших пальцах алела тонкая дорожка и на полы пальто, на ботинки, на утоптанный снег скатывались ярко-красные бусинки.
— Ты всё-таки ранен! Больно? — мгновенно отреагировала она, протягивая руку.
Григорий перехватил её пальцы и поднёс к своим губам.
— Ерунда. Царапина. До свадьбы заживёт…
Ну какая же романтика в путешествии по железной дороге без чая?! Однако в синих и зеленых вагонах чай в подстаканниках с разной полагающейся снедью не разносили. Пассажирам первого и второго класса, сидя в роскошных креслах, не следовало обгладывать куриные косточки, чистить яйца и хрустеть булкой, пусть даже французской. Полагалось ходить в вагон-ресторан. Это публика попроще вполне могла достать припасы, поделиться с соседями, распить с ними заранее припасенное горячительное, а на станциях, где стояло нечто подобное современным кулерам с горячей водой, можно было сбегать во время остановки за кипяточком и устроить чаепитие с попутчиками.
Распутин внёс изменения в традиции и на правах раненого потребовал доставить чай в купе, настояв на сервировке теми самыми знаменитыми подстаканниками. Он с удовольствием прихлебывал темно-вишневый напиток в то время, как Анна знакомила Непенина с разведывательной информацией, полученной в результате лихого налета на шведские земли.
— Агентами банкирского «интернационала» в правительстве являются товарищ министра путей сообщения Юрий Владимирович Ломоносов(*), министр внутренних дел Протопопов, ещё три десятка чиновников второго разряда. Но главный агент фининтерна — министр финансов Пётр Львович Барк, заключивший крайне невыгодные договоры о займах, обеспеченные отправленным в Англию русским золотом(**). Совсем недавно, 2 января 1917 года при поддержке Барка в Петрограде открылось первое отделение американского «National City Вank». Первым его клиентом стал Михаил Иванович Терещенко, землевладелец и сахарозаводчик, правая рука Гучкова, получивший кредит в сто тысяч долларов на уникальных условиях — без предварительных переговоров, указания цели займа, обеспечения и условий погашения. Все вышеперечисленные лица — Протопопов, Барк, Ломоносов, Терещенко — ранее участвовали вместе с Ашбергом в создании специального Заготовительного военного комитета во главе с генералом Алексеем Васильевичем Сапожниковым, уполномоченным закупать оружие и прочие товары напрямую у американских производителей. До начала 1917 года через комитет Сапожникова и Nia Banken прошло 800 контрактов на сумму пятьсот миллионов долларов. При этом более восьми миллионов осело в петроградском отделении Сибирского банка на счете Мечислава Козловского и было направлено на организацию боевых революционных дружин внутри России.
— Можно подробнее о представителях морского и военного ведомства, — лицо Непенина напоминало гипсовую маску, и только глаза жили своей жизнью, смешивая в равных дозах тоску и гнев.
— От генерала Сапожникова нити ведут к генералу Крымову, а от него — к Алексееву, Рузскому, Теплову… Кроме начальника Штаба Ставки генерала Алексеева, в заговоре участвуют командующие фронтами: Северного — генерал-адъютант Рузский, Юго-Западного — генерал Брусилов, Западного — генерал Эверт. Все они выполняют указания председателя Думы Родзянко и его соратника Гучкова. Думская оппозиция, в свою очередь, имеет широкую и всестороннюю поддержку великосветского общества, входящего в свиту императора. В списках Ашберга значатся фамилии графа Дмитрия Шереметьева, графа Александра Воронцова, графа Альфреда Велепольского, князя Павла Енгалычева, князя Виктора Кочубея, князя Михаила Кантакаузена, отца и сына — князей Белосельских, генерала Ильи Татищева, генерала Максимовича, Свечина, Гадона, графа Нирода. Все эти генералы, адмиралы, князья и графы — носители наиболее известных фамилий — Куракины, Барятинские, Оболенские, Горчаковы, Трубецкие, Шуваловы так или иначе вовлечены в государственный заговор, финансируемый из британского Сити и американского Уолл-стрит…
— Что стало известно о Балтийском флоте?
— В вашем штабе, Адриан Иванович, летом 1916 года образовался офицерский кружок, в который входят капитан 1-го ранга князь Михаил Борисович Черкасский, ваш флаг-капитан по оперативной части штаба Балтийского флота капитан 2-го ранга Иван Иванович Ренгартен, начальник разведки штаба лейтенант Федор Юльевич Довкон, сдавший всю картотеку разведки Балтийского флота французам. А те поделились с немцами… Они были в курсе того, что в октябре-ноябре 1916 года существовала придворная интрига, цель которой — провести морского министра Григоровича в премьеры. Но она не увенчалась успехом и правительство возглавил Александр Федорович Трепов…
— Значит, всё-таки Ваня…
— Ренгартен был его летописцем, но не ключевой фигурой… И даже адмирал Максимов — только исполнитель…
— Неужели сам Григорович?
— Недаром его за глаза зовут Вор Ворович. Как и многим другим, ему дали возможность поживиться на казнокрадстве, вывезти украденное в Британию и Америку, а потом предъявили ультиматум: потеря всего капитала и передача газетчикам подробностей о том, каким образом он был нажит, или беспрекословное выполнение распоряжений заговорщиков из центра управления в британском посольстве.
— Господи! Это же катастрофа!… Неужели около государя нет такого верного и правдивого слуги, который прямо и открыто доложил бы ему, что так дальше продолжаться не может. А ведь пожар уже горит, и только слепцы да заведомые враги Царю не видят этого…(***)
— Императора предупреждали и не раз, — вставил своё слово Распутин, — весь вопрос лишь в том, желает ли он слушать эти предупреждения, есть ли у него силы предпринять какие-либо действия для предотвращения заговора.
— А что может предотвратить ТАКОЙ заговор? — не удержался от язвительности Непенин.