Распутин наш

Васильев Сергей Александрович

Исключением, где не так подчеркивалась сословная рознь, был ландвер, переносивший все тяготы и лишения войны наряду с линейными частями и традиционно обижаемый штабистами, когда дело касалось поощрений и наград. Сорок девятый полк был одним из таких. Определив его на самый кончик «лисьего носа» немецких позиций, вклинивающихся в русскую оборону, командование заранее приговорило личный состав к закланию, наказав «задержать наступление противника неустрашимо и решительно по мере возможности». В воздухе витала обреченность.

Фриц Нойман, пристроившись в теплом закутке у печки, писал очередное письмо в родной Гамбург:

"Пишу в окопах в нескольких шагах от противника, каждую минуту опасаясь за жизнь, и день-ночь работая в сырых до колена, а местами и больше,

траншеях. Конечно, никак нельзя описать подробно всю жизнь солдата-пехотинца, находящегося на линии фронта, далеко от родины, как бы заброшенного на произвол судьбы, который уже забыл, что могут жить люди, не опасаясь каждую минуту быть убитыми или забросанными землей или на куски разорванными, и даже забыли свое прежнее существование и им никак не представляется картина, что все это может кончиться, и что они опять могут зажить по-старому. Все эти миллионы, которые находятся в окопах, могут сказать только одно: скорее мир. Только это нас может обрадовать, и мы тогда только почувствуем ту волю и свободу, которую дали наши братья, а до того момента мы ее только слышим и больше ничего…" [31]

31

Реальное письмо с фронта, датированное 10–14 марта 1917 года, автор неизвестен, "ХХ век: письма войны".

«Шайсе! Да что там такое случилось?» – выругался про себя Фриц, услышав в своем блиндаже отзвуки оживления из окопов.

Аккуратно положив планшет на походный стул, Нойман встал, поправил головной убор. С сожалением посмотрев на раскалённую печурку, откинул полог и шагнул в непогоду.

Дежурная караульная смена толпилась возле бруствера, глядя в сторону тыла, размахивая руками и увлечённо галдя.

– Литке! – раздраженно рявкнул Нойман, – что тут происходит?

– Герр лейтенант, – рыжий фельдфебель с римским носом и роскошными кавалерийскими усами, предметом зависти всех полковых модников, вытянулся во фрунт и сделал короткий знак рукой – этого было достаточно, чтобы разговорчики и смешки прекратились, а в окопе заставы стало тихо, как в могиле. Остался только свист ветра, гоняющего снег по голой пойме, и где-то в тылу, перекрикивая вьюгу, горластый баритон выводил во всю глотку популярную воинскую песню:

Wenn die Soldaten durch die Stadt marschieren, Offnen die Madchen die Fenster und die Turen…

«А хорошо поёт, не фальшивит!» – заметил про себя Нойман.

– Литке! Бери двух ребят покрепче и проверь, кому там не спится, – скомандовал он, предвкушая, как всыплет сейчас пьяной морде, шляющейся в непотребном виде в непосредственной близи от переднего края.

Пьяная морда оказалась гвардейским гауптманом в приподнятом настроении и состоянии, когда на ногах держаться затруднительно, а сил болтать всякие глупости вполне хватает. Совершившего грех человека видно по его довольной роже. Гвардеец выглядел счастливым, что жутко раздражало Ноймана. Так праздношатающиеся бесят любого, вынужденного тянуть лямку.

– Где обнаружили?

– Шёл со стороны Митавы… Один… Требовал командира и помощников для ремонта транспорта, – бодро доложил фельдфебель.

– Лейтенант Нойман, 49й ландверный полк, – представился Фриц вышестоящему по званию. – Разрешите узнать, герр гауптман, кто вы и куда направляетесь, – максимально вежливо поинтересовался Нойман.

В свете “летучей мыши” на Фрица уставились чёрные глаза, отсвечивающие красным из под глубоко надвинутого на лоб козырька фуражки. В них играла лихая сумасшедшинка, опрометчиво списанная Нойманом на последствия возлияний.

– Лейтенант! – гауптман долго не мог разобрать знаки отличия Фрица, – капитан Вилли Рор [32] , к вашим услугам. Имел честь быть приглашённым на именины к командиру мортирной батареи, но заблудился… Чёртова метель. Сани свалились в овраг. Не могли бы вы выделить мне сопровождающих и помочь достать их оттуда? Или проводить меня к нашим бравым артиллеристам.

– Вам крайне повезло, герр гауптман. Если вы добирались из Калнциемса, то уже прошли мимо двух наших секретов… Видимо, непогода резко снизила возможности наблюдателей. И если бы не наткнулись на нас, ушли бы к русским траншеям. До них тут меньше четырехсот метров. Я выделю солдат, они помогут вытащить ваши сани, а сам провожу вас до швер-пункта. Непогоду лучше переждать там. Отсюда до позиций ближайшей батареи больше трех километров.

32

Распутин бессовестно назвал себя именем Вилли Мартина Эрнста Рора, капитана немецкой армии, родоначальника тактики штурмовых групп в Первой мировой войне.

– Буду признателен, лейтенант. Пусть солдаты идут по моим следам – их ещё не замело, у оврага увидят моего денщика. Он должен был развести костёр, чтобы согреться – это будет ориентиром.

– Яволь, герр гауптман. Литке! Сообщите в штаб батальона, что мы с капитаном скоро будем!

– У вас, оказывается, и связь есть? – удивился гауптман.

– Только со швер-пунктом. Зато в штабе – прямой телефон с нужной вам артиллерийской батареей.

– Прекрасно, лейтенант! Идёмте же быстрее, я замёрз, как пингвин… Кстати, они вообще мёрзнут?

– Не могу знать!

– Заодно и это выясним, – пьяно хихикнул гость. – Литке!

– Я, – фельдфебель заученно вытянулся по стойке смирно.

– Давно служите?

– Третий год, герр гауптман!

– Вы – хороший солдат, Литке! Прошу вас лично возглавить поисковую группу и помочь моему денщику вытащить сани.

– Слушаюсь!

– Ведите меня, лейтенант, – капитан улыбнулся и обжёг Ноймана угольками глаз, – познакомимся с вашим командиром. Мне не терпится выразить признательность за ваше усердие и прекрасно поставленную караульную службу.

Всю дорогу до штаба гауптман плёлся, спотыкаясь, и, словно заевшая граммофонная пластинка, бубнил на разные лады припев:

Ei warum? Ei darum! Ei warum? Ei darum! Ei blo? wegen dem Schingderassa, Bumderassasa! [33]

Эта «шиндераса-бумдерасаса», произносимая то в подражание грохоту барабана, то гудению гобоя, настолько надоела Фрицу, что к концу прогулки он искренне желал, чтобы гауптман уже один раз заткнулся.

33

Песня «Дойчен зольдатен» появилась на свет в 1880 году и, естественно, никакого нацистского наполнения тогда не имела.

Если солдаты

По городу шагают

Девушки окна

И двери открывают…

Ну а «Шиндерасса-бумдерасса» в припеве – непереводимое звукоподражание военному оркестру типа тра-ля-ля, оп-ца-ца и тп.

Перед входом в батальонный блиндаж гость приосанился, встряхнулся, небрежным кивком ответил на приветствие часового и твёрдо шагнул вслед за Нойманом в недра штаба. Командира батальона на месте не оказалось – было бы странно застать его здесь в три часа ночи. Вскочили сонные связисты, коротающие время рядом со своими аппаратами. Дежурный офицер, коллега Ноймана из комендантского взвода, поприветствовал вошедших кивком головы и с любопытством уставился на гауптмана, а тот, попав в тепло, покачнулся, всхрапнул, обмяк и начал заваливаться на лейтенанта. Нойман слегка растерялся. Дежурный, видя такой конфуз, подскочил, пытаясь помочь. В следующую секунду лейтенант почувствовал, что лбы их почему-то столкнулись, из глаз посыпались звёзды, и свет померк.