Распутин. Три демона последнего святого
Шрифт:
После того как осенью 1912 года старец вернул наследника престола к жизни, изгнание было окончено.
Распутин остался в Петербурге.
Распутин остался при императорской семье.
Он часто упоминается в дневниковых записях Николая II той поры (конец 1912 — начало 1914 года).
«В 4 часа приняли доброго Григория, кот. остался у нас час с 1/4».
«Григорий приехал к нам и побыл больше часу».
«В 4 с 1/2 приехал Григорий; пили с ним чай».
«После чая долго сидели с Григорием».
«В 6 час. был у меня Григорий».
«После чая увидел
«После чая приняли Григория, который остался до 73/4».
«Вечером имели отраду видеть Григория».
«Вечером посидели и пили чай с Григорием».
«После обеда приехал Григорий, поговорили вместе часок».
«Во время службы видел Григория в алтаре».
«Видели Григория, кот. был на вечерней службе».
«Вечер провели с Григорием, кот. вчера прибыл в Ялту».
«Видели Григория».
«Видели Григория и простились с ним».
«Вечером у нас посидел Григорий».
Если верить дневнику императора, можно сделать вывод, что Распутин бывал у Николая и Александры не реже раза в месяц. На самом деле императрица встречалась с ним гораздо чаще, и большинство этих встреч по-прежнему происходило в домике Вырубовой.
Газеты более не порочили Распутина и даже брали у него интервью, больше всего интересуясь его политическими взглядами.
Журналисту «Петербургской газеты» Распутин, с присущей ему простотой и искренностью, прояснил свой взгляд на пресловутый «балканский вопрос»: «Что нам показали наши „братушки“, о которых писатели так кричали, коих защищали, значит… Мы увидели дела братушек и теперь поняли… Все… Да… А что касаемо разных там союзов — то ведь союзы хороши, пока войны нет, а коль она разгорелась бы, где бы они были? Еще неведомо…
Ведь вот, родной, ты-то, к примеру сказать, пойми! Была война там, на Балканах этих. Ну и стали тут писатели в газетах, значит, кричать: быть войне, быть войне! И нам, значит, воевать надо… И призывали к войне и разжигали огонь… А вот я спросил бы их, — с особенной экспрессией подчеркнул Распутин, — спросил бы писателей: „Господа! Ну, для чего вы это делаете? Ну, нешто это хорошо? Надо укрощать страсти, будь то раздор какой аль целая война, а не разжигать злобу и вражду“».
Война, ссора, конфликт — все это было неприемлемо для Григория Распутина. В интервью, данном газете «Дым Отечества», он говорил: «Готовятся к войне христиане, проповедуют ее, мучаются сами и всех мучают. Нехорошее дело война, а христиане вместо покорности прямо к ней идут. Положим, ее не будет; у нас, по крайней мере. Нельзя. Но вообще воевать не стоит, лишать жизни друг друга и отнимать блага жизни, нарушать завет Христа и преждевременно убивать собственную душу. Ну что мне, если я тебя разобью, покорю; ведь я должен после этого стеречь тебя и бояться, а ты все равно будешь против меня. Это если от меча. Христовой же любовью я тебя всегда возьму и ничего не боюсь. Пусть забирают друг друга немцы, турки — это их несчастье и ослепление. Они ничего не найдут и только себя скорее прикончат. А мы любовно и тихо, смотря в самого себя, опять выше всех станем».
Как верно, как точно сказано: «Христовой же любовью я тебя всегда возьму и ничего не боюсь». Скорее бы настал тот день, когда человечество начнет «любовно и тихо смотреть в самого себя».
«Наш Друг был всегда против войны и говорил, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир из-за них воевал, и что Сербия окажется такой же неблагодарной, как и Болгария», — писала императрица своему супругу в разгар Первой мировой войны.
«— Но тогда, по-вашему, не нужно делать ничего, а только ждать; ни о чем не заботиться и ни с чем не бороться.
— Слышал, но плохо знаю, — ответил Распутин. — Я же не говорю: не противься злому, а говорю: не противься добру. Тягость и суета нашей жизни состоит в том, что мы противимся добру и не хотим его признавать. А ты оставь злое совсем в стороне, пусти его мимо, а укрепись около самого себя, и когда сам окрепнешь, тогда осмотрись и помоги совершенствоваться другим. Не настаивай на совершенстве, но помоги — каждый хочет быть чище, радостнее; вот ты ему и помоги. Не настаивая, вот как Илиодор, — огня в нем много, рвения, а нет света и дуновения, как весной в поле с ароматом цветов — которым веет от истинных подвигов духовных».
Все, казалось, вернулось на круги своя. Страсти улеглись, но враги старца не желали складывать оружие. Они не отказались от намерения свалить Распутина, лишить его высочайшего расположения — только притихли, накапливая силы, в ожидании нового удобного момента.
В конце 1912 года существовало два основных лагеря врагов Распутина. Первый возглавлял расстриженный из иеромонахов Сергей Труфанов (жизнь во Флорищеве была Илиодору в тягость, и в мае 1912 года, прожив в заточении три с лишним месяца, он подал прошение о снятии сана, и в декабре того же года был сана лишен, после чего сразу же отбыл из Флорищева в родную станицу Мариинскую на Дону), а второй — великий князь Николай Николаевич.
Глава тринадцатая. Любой ценой
Илиодор поначалу пошел путем политическим — желая заручиться поддержкой Государственной думы, он в январе 1913 года составил и выслал из Царицына на имя Родзянко антираспутинское письмо, подписанное пятью сотнями человек. В письме утверждалось, что Распутин живет у Саблера и постоянно бывает при дворе. «Опять появились намеки на Распутина, опять полились речи по адресу Саблера и Синода», — вспоминал Коковцов.
Недовольный тем, что Распутин устоял, Илиодор, теперь уже, впрочем, снова Сергей Труфанов, от политических методов решил перейти к откровенно уголовным.
В октябре 1913 года Илиодор собрал вокруг себя несколько якобы обиженных Распутиным и оттого жаждавших мести девушек и женщин. Мстительницам предстояло проникнуть к Распутину и оскопить его, лишив тем самым силы (похотливый и ограниченный Илиодор, убежденный, что Распутин прокладывал себе жизненный путь именно детородным органом, и предположить не мог, что сила может находиться в каком-либо ином месте). Ради «святого дела» Илиодор пошел на определенные траты, пошив своим валькириям приличные платья, в которых те должны были сойти за великосветских дам. Однако из окружения Илиодора произошла утечка информации. Распутин узнал о новых происках своего врага, и об оскоплении пришлось забыть.
С идеей убийства старца (яснее ясного, что оскопленный при помощи портновских ножниц Распутин скончался бы на месте от потери крови) носился не один Илиодор. Директор Департамента полиции Белецкий вспоминал, как в последние месяцы его директорства при министре внутренних дел Маклакове (осенью 1913 года), когда императорская семья находилась в Ливадии и Распутин должен был к ним приехать, от ялтинского градоначальника, генерал-майора Ивана Думбадзе (личности колоритной во всех отношениях: буяна, самодура, черносотенца и бабника — но при всем том пользовавшегося до поры расположением царя) пришла шифрованная телеграмма. Телеграмма была выслана на имя Белецкого с пометкой «лично» и содержала просьбу Думбадзе разрешить ему избавиться от Распутина во время переезда последнего на катере из Севастополя в Ялту.