Распутин
Шрифт:
— Ну, вам нельзя, а мне можно… — решила она. — Напишу-ка я тетеньке Федосье и спрошу ее обиняками, как и что там у них, а ежели, Бог даст, мое письмо проскочит, тогда и вы мамаше напишите… Какой это еще такой грех, что племянница своей родной тетке пишет? Раньше, как свобода-то во всем была, такое положение было, что кому хошь, тому и пиши…
И она написала письмо в Окшинск, но пока ждали ответа оттуда, раз затронутый больной вопрос о заработке, о будущем поднимался не раз.
— Самое лучшее было бы, конечно, купить здесь себе небольшой
— Может быть, хоть в аренду что-нибудь снять было бы можно… — сказала Елена Петровна. — А так мы продержимся максимум два года… Тогда хоть овощи, молоко, яйца свои были бы…
— Но позвольте, вы забываете, так сказать, меня… — сказал Николай Николаевич, глядя поочередно на обоих через пенсне и, видимо, смущаясь. — Я давно хотел поговорить с вами на эту тему. Что? Ведь у меня деньги есть. Это, может быть, свинство, что мы наши деньги за границей прятали, — что? — но, во-первых, сделано это было еще предками, а во-вторых, в конце концов, выходит как будто и не дурно… Что? — он засмеялся своим слабым смехом.
— Но не можем же мы жить на ваш счет, Николай Николаевич! — по старой привычке вспыхнула Елена Петровна. — Я вас не понимаю…
— А я не понимаю вас… — отвечал Николай Николаевич. — Ведь вы и вся русская интеллигенция только и говорили, что о гуманности… Что? А когда один человек желает прийти на помощь другому человеку, перейти от дел к слову… я запутался… от слов к делу, — что? — то оказывается, что это нельзя… Вы сделали для меня чрезвычайно много — без вас я в дороге прямо пропал бы. И теперь в вашем уголке я чувствую себя отлично, даже жиреть стал, что? Это уже совсем безобразие… И что же вы хотите, чтобы мои деньги пошли моим лоботрясам-племянникам? Они пропьют все. Я хоть тем хорош был, что никогда больше одного бокала шампанского не выдерживал — сейчас же заболею. И есть никогда толком ничего не мог. Обездоливать и разочаровать моих племянников, конечно, у меня мужества не хватит, но тем не менее я, надеюсь, могу помочь и другим. Что?
— Вы даже разговором этим ставите нас в неловкое положение… — нахмурилась Елена Петровна.
— Так что же, вы хотите, чтобы ваши дети вернулись в Россию неучами? — сказал Николай Николаевич, протирая от смущения пенсне. — Дайте же мне возможность сделать в жизни хоть одно доброе дело: дать России двух образованных людей. Что? И позвольте: я в законах ничего не понимаю, но разве кто может воспретить мне помогать? Вы не хотите? Прекрасно. Но разве запрещается помогать детям? Наталочка, Сережа, вы согласны, чтобы я помогал вам?
— Согласны!.. Согласны!.. — отозвались полюбившие его дети веселыми
— Ну и прекрасно… — засмеялся он своим слабым смехом. — Вы прекрасные люди, потому что вы простые люди. Что? Мне опротивела всякая искусственность. Мы с вами оснуем — как это в «Руле» называется? — да: G.m.b.H. [109] и будем вместе хозяйничать: капусту сажать, кроликов разводить, цветы всякие… Ну что там еще бывает? Телята, конечно, куры, утки… Что? Одним словом, все, что нужно. Я по-французски буду учить вас. Идет?
109
Gesellschaft mit beschr"ankter Haftpflicht (нем.) — общество с ограниченной ответственностью.
— Идет!.. Идет!.. — закричали дети.
— Жениться вам надо, вот что… — сказала Елена Петровна, улыбаясь.
— Это и Настя мне советует… — засмеялся Николай Николаевич. — Но… Много глупостей я проделал в своей жизни, но на такую, как женитьба, я все же не способен. Что? Какой же я муж? Это даже смешно… Муж — это что-то… ну, твердое… Нет, я лучше вот так… как это там у Гоголя говорится?.. Петушком, петушком за кем-нибудь… И пожалуйста, не стращайте меня такими разговорами… Что?
В передней послышались голоса, и в столовую вдруг вошли Фриц и — Володя Похвистнев, исхудалый, какой-то сухой, с новыми, сдержанно злыми, сумрачными глазами и очень заметно поседевшей головой.
— А я вот земляка по дороге к вам встретил… — весело проговорил Фриц. — Искал вас…
— Володя! Как же мы рады!.. Откуда? И как вы изменились!
— Откуда? — здороваясь сердечно со всеми, говорил Володя. — Отовсюду… Зашел повидать земляков — может быть, новости какие из России есть…
— Нет. Ничего не имеем… — Громовы смутились: несчастье с Таней надо было скрыть. — Только что из газет… Но все же откуда же вы теперь?
— Был в Вене последний месяц, а теперь пробираюсь опять в Берлин. Хочу попробовать проскользнуть в Россию…
— Ну, это вам не безопасно…
— Я с фальшивым паспортом. А здесь делать нечего…
— А там что делать?
— Да хоть своих повидать… Я из Вены пробиться пытался, но знаете, кто помешал мне? Ни за что не угадаете!
— Ну?
— Наш бывший депутат, Герман Мольденке! Он состоит теперь послом N-ской республики и ведет страшную русофобскую политику. Даже транзитных виз русским не дает… Каково?!
— Почта, Евгений Иванович… — радостно сказала Настя, входя с пачкой писем и газет. — И письмо из Расеи тут есть одно!..
— Да что ты говоришь?! — обрадовались все.
— Верное слово… — улыбнулась Настя.
Моментально все было отброшено в сторону, и, волнуясь, Евгений Иванович схватился за толстое письмо в сером конверте — первое письмо из милого Окшинска! Взволновались все…