Рассказ о непокое
Шрифт:
Мы видим сейчас, к чему пришли, но — как все это начиналось?
Двадцатые и тридцатые годы в нашей украинской советской литературе мы должны запечатлеть на бумаге непременно и как можно скорее. Ведь с течением времени драгоценные подробности уходят из памяти — так, как уходит сон, только что виденное сновидение, когда просыпаешься утром. Ведь "нас", участников тех событий, осталось теперь не так много — не наберется и десятка! Если б каждый из нас записал хоть часть того, что он помнит! Вместе это составило бы настоящую летопись литературы тех времен. Если бы среди нас нашелся хотя бы один, кто сумел бы вспомнить и записать события хронологически, —
Мои записи — хаотичны. Ежедневных заметок я тогда, тридцать и сорок лет назад, не делал, а характер моей памяти не позволяет мне вспомнить все подряд, воспроизвести последовательно: мне вспоминается то одно, то другое, разбросанно, без плана, случайно. И "организуют" мои записи не законы обзора и анализа процесса, а лишь непосредственные воспоминания о живых его участниках, моих товарищах. Они были самыми близкими мне людьми, поэтому я их лучше знал, но были они, каждый на определенном участке литературного процесса того времени, центром, средоточием, по меткому русскому выражению, современных им литературных событий, аккумулятором и генератором литературных традиций, центром притяжения для определенного круга людей, творивших тогда литературу — советскую украинскую литературу на первых, самых первых, ее шагах.
Блакитный, Кулиш, Йогансен, Довженко, Вишня, Ирчан, Галан… А мне же надо написать еще и про Курбаса, Рыльского, Яновского, еще и еще…
Но я ставлю точку. Пока.
Вы бросите мне упрек, что мои записи — субъективны?
Это-то и хорошо! Что может быть хуже холодного, со стороны, безучастного — "рыбьим глазом" — объективизма? Пускай каждый участник процесса даст свое, субъективное освещение — и тогда историк литературы, собрав, рассмотрев и изучив все, что можно собрать и рассмотреть, на этом материале проанализирует процесе и воссоздаст его всесторонне и полноценно.
Так, по крайней мере, думаю я.
А вам, читатель, судить!
1961–1963 гг. Варна, Киев.
Книга вторая
Десять лет спустя
Я пишу: десять лет спустя, но это не означает, что речь пойдет о событиях, происшедших спустя десять лет после тех, которыми заканчивается первая книга "Рассказа о непокое". Я не литературовед и не пишу историю литературы, я лишь современник, участник тех событий и полагаю, что имею право на произвольную периодизацию литературного процесса. Счет времени будет такой: десять лет от начала бурного развития украинской литературы после окончания гражданской войны. Это будет как раз десять лет и с тех дней, описанию которых посвящены начальные, а не заключительные страницы первой части "Рассказа"; десять лет от начала моей литературной работы.
Речь пойдет о событиях и процессах 1932–1933 годов и дальнейших.
Самым значительным для искусства событием на рубеже первого десятилетия было постановление Центрального Комитета партии — о перестройке литературно-художественных организаций. Этим постановлением все литературные группировки, которые существовали в то время — возникали, исчезали и снова создавались, — отныне ликвидировались и вместо них должны были быть созданы союзы советских писателей во всех национальных республиках и Союз писателей СССР, который их объединяет.
Как известно — во всяком случае, должно быть известно читателю, сколько-нибудь причастному к литературе, — постановление Центрального Комитета от 23 апреля 1932 года появилось в ту пору, когда в литературной среде достигла высшего накала межгрупповая борьба, в момент наибольшего обострения межгрупповых распрей. Так было во всем Союзе, в частности в России, но, пожалуй, всего резче это проявлялось у нас на Украине.
Объявлено было постановление совершенно неожиданно, и это была — "бомба".
Вспоминаю, как я услышал о нем впервые.
Повторяю: я не историк, я — только современник и потому разрешаю себе смотреть "со своей колокольни".
24 апреля утром, только я встал и еще не успел сесть за работу, раздался телефонный звонок. Звонил Валериан Полищук.
Полищук жил этажом выше меня в доме "Слово"; закадычными друзьями мы никогда не были, но как соседи поддерживали приятельские отношения. У Валериана была изрядная и хорошо подобранная библиотека, и мне случалось пользоваться ею; иной раз Валериану приспичит немедленно прочитать кому-то только что написанное стихотворение, и он забегал ко мне; к тому же у нас был общий друг, которого каждый из нас очень любил, — поэт Леонид Чернов, он же Ленька Малошийченко, — и это нас тоже сближало. Когда же были закрыты журналы всех литературных групп, кроме ВУСППа и "Плуга" ("Універсальний журнал", "Авангард", "Літературний ярмарок", "Пролітфронт", кажется, и "Нова генерація"), и всех нас, "попутчиков", взятых, так сказать, "под подозрение", почти перестали печатать и в издательствах, — все литераторы "в нетях" невольно стали тяготеть друг к другу. Именно так и происходило, собственно говоря, фактическое сближение недавно еще враждовавших между собой "попутнических" групп — бывших ваплитовцев и пролитфронтовцев с бывшими коммункультовцами и авангардовцами.
В телефонной трубке я услышал неестественно взволнованный голос Валериана Полищука. Он, правда, всегда говорил несколько экзальтированно — уж такова была его манера, но на этот раз я почувствовал, что приподнятость его необычна и без аффектации.
— Ну? — кричал Валериан так, что в трубке трещало. — Ну?!
— Что — ну? — не понял я. — Чего вы нукаете?
— А что я говорил? Так оно и есть! Ура! Я всегда верил в мудрость партии! И я счастлив, что этим остолопам накрутили хвост, что им так и не удалось сбить нас с толку!..
Он готов был — я это чувствовал — еще долго изливать на меня поток патетических междометий, но я ничего не понимал и снова переспросил, едва пробившись сквозь ливень его пылких возгласов:
— Да что случилось, Валериан? Я ничего не могу понять! О чем вы говорите? Чему так радуетесь?
— Как, вы еще не знаете? — ужаснулся Полищук. — Газету сегодняшнюю не видели?
— Газеты приносят после девяти…
— А моя жена была на базаре и вот принесла. Бегу к вам. Откройте дверь!..