Расскажи мне, как живешь
Шрифт:
– Ваш муж превосходно говорит по-арабски, дорогая моя, – замечает он, покровительственно похлопывая меня по руке, когда мы возвращаемся с экскурсии.
Я очень смущена и кричу:
– Безусловно, он хорошо говорит по-арабски, но он не мой…
– Да-да, не спорьте, дитя мое, – отвечает он, ничего не слыша. – Он очень хорошо знает арабский!
– Но он не мой муж! – надрываюсь я.
– А вот ваша жена, полагаю, ни слова не знает по-арабски, – продолжает священник, повернувшись к инженеру, который становится красным как рак.
– Но она не моя… – кричит он, но священник перебивает:
– Нет-нет, вы должны ее научить.
И уже хором мы орем, чтобы он все-таки услышал:
– Но мы не женаты!
Священник меняется в лице.
– Почему? – спрашивает он сурово.
Инженер
– Я сдаюсь.
Мы оба хохочем, и лицо патера проясняется.
– А-а, я вижу, вы подшутили надо мной.
Машина подъезжает к отелю, и он осторожно выбирается из ее недр, разматывая длинный шарф. Потом поворачивается к нам с улыбкой:
– Благословляю вас, дети мои. Желаю вам долгой счастливой жизни вместе.
Наконец-то прибываю в Нусайбин. Поезд, как всегда, не дотягивает до перрона, и под подножкой вагона оказывается пространство в пять футов – и куча острых осколков щебня. Один из попутчиков спрыгивает и расчищает для меня площадку, чтобы я, не дай Бог, не вывихнула ногу.
Издали вижу бегущего Макса, а позади него – Мишеля.
Сразу вспоминаются три его любимых заклинания: «Forca» (что-то вроде «Вдарь!» или «Наддай!» – обычно с плачевным результатом), «Sawi proba» и наиболее излюбленное – «Economia», благодаря которому мы часто оказывались посреди пустыни без бензина.
Еще до того, как они до меня добегают, турецкий чиновник в форме требует мой паспорт, потом карабкается обратно в вагон. Наконец мы с Максом обнимаемся, радуясь долгожданной встрече. Я трясу грубую руку Мишеля, а он говорит мне: «Бонжур!» – «Здравствуйте», потом по-арабски возносит хвалу Аллаху за мое благополучное прибытие. Кто-то из наших рабочих успевает подхватить мои чемоданы, которые кондуктор швыряет через окно. Я требую назад паспорт. Но тот чиновник куда-то запропастился, а с ним и мой паспорт.
Меня встречает верная «Синяя Мэри»; Мишель открывает заднюю дверцу, и моему взору предстает привычная картина: несколько живых куриц, связанных за ноги, канистры с бензином, и тут же какие-то груды тряпья, которые при ближайшем рассмотрении оказываются человеческими существами. Мишель сваливает чемоданы прямо на кур и отправляется вызволять мой паспорт. Опасаясь, что Мишель может применить вариант «Forca», и тогда не избежать международных осложнений, Макс идет за ним. Через двадцать минут они возвращаются с победой.
Итак, мы отправляемся – с треском, грохотом, подпрыгивая на ухабах и проваливаясь в ямы. Мы покидаем Турцию и едем в Сирию. Еще пять минут – и мы уже в нашем бесподобном Камышлы.
Здесь у нас еще много дел. Отправляемся в местный «Харродз», иными словами, в магазин знакомого уже нам М, Яннакоса. Здесь меня радостно приветствуют, усаживают на стул и специально для меня варят кофе. Мишель тем временем успевает купить лошадь. На ней будут возить воду из реки Джаг-Джаг на Телль-Брак. Мишель уверяет, что он нашел превосходную лошадь.
– И дешевая. Отличная economia! – говорит он.
Макс обеспокоен:
– А это хорошая лошадь? Она большая? Выносливая?
Лучше переплатить за хорошую лошадь, чем купить какую-нибудь клячу по дешевке.
Одна из кучек тряпья выбирается из грузовика и превращается в субъект довольно бандитского вида – это, оказывается, наш водовоз и, по его собственным словам, знаток лошадей. Его посылают вместе с Мишелем, чтобы тот хорошенько осмотрел будущую «коллегу». А мы пока закупаем консервированные фрукты, бутылки сомнительного вина, макароны, сливовый и яблочный джем и прочие деликатесы от Яннакоса, затем идем на почту, где находим нашего приятеля почтмейстера, небритого и в грязной пижаме. Похоже, эта пижама ни разу за год не побывала в стирке. Мы берем пачки газет и свои письма. Он по обыкновению хочет отдать нам и чужие, присланные некоему мистеру Томпсону, Но мы опять отказываемся – к его огорчению.
Следующий наш визит – в банк. Это основательное каменное здание, внутри прохлада и тишина. В центре – скамья, на ней сидят два солдата, старик в живописных лохмотьях, с рыжей, крашенной
56
Не с кем даже сыграть партию в бридж! (фр.)
Нет, – поправляет он себя с нарастающей обидой, – pas meme un tout petit Bridge!» [57] (Интересно, в чем разница между un Bridge и un tout petit Bridge? Вроде бы в любой бридж играют вчетвером!).
С полчаса обсуждаем политическую ситуацию, вперемешку с бытовыми проблемами здесь, в Камышлы. «Mais tous de meme on fait des belles constructions» [58] – признает он.
Он и сам живет в одном из таких новых зданий. В нем нет ни электричества, ни канализации, вообще никаких удобств, но зато это здание – une construction en pierre, vous comprenez! [59] Мадам увидит его по пути в Шагар-Базар.
57
Даже в совсем маленький бридж! (фр.)
58
И все же тут строят красивые здания (фр.)
59
Каменное здание, понимаете! (фр.)
Я обещаю обязательно его разглядеть. Мы обсуждаем местных шейхов.
«Все они один другого стоят, – уверяет он. – Des proprietaires – mais qui n'ont pas Ie sou! [60] И вечно в долгах»
По ходу беседы появляются то кассир, то клерк, со всякими бланками. Макс все подписывает и выкладывает шестьдесят сантимов pour les timbres [61] .
Приносят кофе, и минут через сорок кассир приходит с последними тремя бумагами на подпись и последним требованием: «Et deux francs quarante cinq centimes pour les timbres, s'il vous plait» [62] , что подразумевает окончание всех процедур, теперь мы можем наконец получить деньги. На скамейке сидят все те же личности, так же глядя в никуда и поплевывая. Макс холодно напоминает кассиру, что подал заявку на получение наличности еще неделю назад. Кассир пожимает плечами, улыбается: «Посмотрим!» На счете деньги нашлись, «les timbres» уплачены.
60
Собственники – но ни у кого нет ни гроша! (фр.)
61
На гербовые марки (фр.)
62
Два франка сорок пять сантимов за марки, пожалуйста (фр.)