Расскажи мне, как живешь
Шрифт:
– Да, да, конечно, но таков порядок.
– Значит, нам следует отправиться в таможню?
– Да, это было бы разумно. Но только сегодня я бы не стал этого делать. Сегодня среда, а в среду таможня не работает.
– Выходит, завтра?
– Да, завтра таможня будет открыта.
– Простите, вероятно, это означает, что я должен явиться за посылкой завтра?
Почтмейстер невозмутимо отвечает, что мосье Б., конечно, может явиться завтра, но это не значит, что он получит свою посылку.
– Но почему?
– Потому что после того, как все
– Значит, я должен буду прийти сюда?
– Точно. Но завтра это будет невозможно, потому что завтра закрыта почта, – с нескрываемым торжеством сообщает наш собеседник.
Мы пытаемся найти какой-то выход, и выясняется, что при любом раскладе выигрыш – на стороне чиновника.
Тогда мы набрасываемся на беднягу Б. – мог бы и сам привезти свои чертовы пижамы, вместо того чтобы отправлять их по почте.
– Не мог! – защищается Б. – Это весьма необычные пижамы!
– Весьма необычные, – соглашается Макс, – судя по тому, сколько из-за них приходится терпеть неприятностей!
Мы же не можем гонять грузовик каждый день в Камышлы за твоими пижамами!
Мы долго уговариваем почтмейстера позволить Б, подписать все необходимые бумаги сейчас, но тот несокрушим: все почтовые операции совершаются после таможенных, а не наоборот. Потерпев поражение, мы покорно удаляемся, а победитель отправляется спать дальше.
Является взволнованный Мишель и сообщает, что сделал чрезвычайно выгодную покупку: две сотни апельсинов по чрезвычайно низкой цене. Как обычно, он получает от нас нагоняй. Неужели он думает, что мы сумеем их съесть до того, как они испортятся? Если, конечно, они уже не испорчены.
Ну, некоторые чуть подгнили, признает Мишель, но зато очень дешевые, да еще ему лично сделали огромную скидку. Макс соглашается пойти посмотреть на апельсины. И велит их сразу выбросить: большая часть плодов уже покрыта зеленой плесенью! Мишель печально бормочет:
– Economia! Все-таки там есть и хорошие…
Он уходит и возвращается с тощими курами, волоча их за связанные ноги. После еще нескольких покупок, «очень выгодных» и не очень, мы едем домой.
Дома я спрашиваю Мака, как он провел день, не скучал ли…
– Чудесно! – В его голосе звучит неподдельный восторг.
Наш Б, настолько потрясен, что смотрит на него вытаращив глаза – и садится мимо стула. Таким образом чудесный день Мака увенчивается роскошным финалом. Никогда еще не видела, чтобы люди так хохотали! Он веселится весь остаток дня; за обедом снова разражается хохотом. Знай мы, чем именно можно было пробудить в Маке чувство юмора, мы бы давно придумали что-нибудь эдакое, пусть бы человек порадовался!
Что и говорить, общительному Б, приходится несладко.
Когда Макс на раскопках, а мы втроем остаемся дома, Б. бродит как неприкаянный. Сначала он заходит в чертежную и пытается «разговорить» Мака, но, не найдя отклика, понуро бредет в кабинет,
– О, – говорит Б., – вы заняты?
– Да, – кратко сообщаю я.
– Пишете? – интересуется Б.
– Да.
– Я тут подумал, – помолчав, говорит Б., – может, мне надписывать ярлычки для вчерашних находок здесь? Я ведь вам не помешаю?
Приходится проявить твердость. И я деликатно объясняю ему, что не смогу заниматься очередным своим мертвецом, если в непосредственной близости от меня какое-нибудь живое тело будет дышать, ходить и тем более разговаривать.
Бедняга Б., понурившись, удаляется, обреченный работать в тишине и одиночестве. Я уверена: если бы наш Б. писал книги, он с легкостью делал бы это при включенном радио, граммофоне, а рядом вдобавок гомонили бы какие-нибудь любители поболтать!
Только когда у нас бывают гости, Б, в своей стихии.
Монахини, французские офицеры, коллеги-археологи, туристы, – всем он рад и с каждым умеет найти предмет разговора.
– Там машина подъехала, в ней несколько человек.
Пойти посмотреть, кто это?
– Конечно, сделай милость.
И тут же вся компания заваливается к нам, Б, бойко беседует с Гостями – причем на их языке. В подобных ситуациях Б, просто незаменим, о чем мы не устаем ему говорить.
– От Мака по этой части толку меньше, верно? – ухмыляется Б, – От Мака, – говорю я безжалостно, – по этой части толку вообще никакого. И он даже попытается учиться.
Мак молчит, только рассеянно улыбается в ответ.
У Мака, оказывается, есть слабость. Это лошади!
По пижамным делам Б, едет на машине в Камышлы и по пути подбрасывает Мака до раскопа. Мак желает вернуться домой среди дня, и Алави предлагает ему ехать назад верхом, ведь у шейха есть несколько лошадей. Лицо Мака сразу светлеет. От его обычной отрешенности не остается и следа. С этого дня Мак пользуется любым удобным случаем, чтобы вернуться домой верхом.
– Этот хваджа Мак, – жалуется Алави, – не разговаривает, он свистит: подзывает рабочего мальчишку с колышками – свистит, подзывает каменщика – свистит; теперь он лошадь зовет – свистит!
Эпопея с пижамами Б, продолжается. На таможне требуют неслыханную пошлину – восемь фунтов! Б, резонно заявляет, что пижамы сами стоят всего четыре фунта, и наотрез отказывается платить. Ситуация беспрецедентная.
На таможне требуют ответа: что им делать с посылкой?
Они возвращают ее на почту. Почтмейстер не позволяет ни отдать посылку Б., ни отослать ее обратно. Мы тратим несколько драгоценных дней на бесплодные переговоры. Задействованы все официальные лица: директор банка, офицеры спецслужбы, таможенники, даже некий высокопоставленный иерарх церкви маронитов, оказавшийся в гостях у директора банка, – вид у него очень внушительный:; пурпурное одеяние, огромный крест и густая грива волос.