Шрифт:
…Сознание приходило медленно. Вообще-то, сначала это и сознанием нельзя было назвать – так,… какие-то картинки, мысли, фразы. Чаще других появлялся веселый белозубый мужчина. У него смеялись и синие глаза, и загорелый облупленный нос-картошка и даже короткие светлые волосы.
…И потом появилась фраза… "Аленка моя" – так сказал мужчина. "Значит, я Алена, – подумала она и обрадовалась, что уже может и думать, и знает вообще что это такое – "думать"…– Значит, я – это "ОНА". Женщина я…"
…А потом все пространство захватила тоненькая девчушка с тревожными глазами на пол-лица, такими же рыжими, как и пушистые солнечные волосы. "Бабуля, – девочка говорила
…А ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ОПЯТЬ СТАТЬ МОЛОДОЙ?
"Так, – подумала она, – надо все разложить по полочкам, хотя бы для себя". Она вообще любила порядок. С детства, с момента, когда она себя уже помнила, а было это…
…Итак, она – Сомова Елена Игоревна, в девичестве Нестерова, 1910 года рождения. Помнила себя лет с четырех до шести только фрагментами, а потом очень хорошо, несмотря на свой почтенный возраст. Помнила революцию, нэп, войны, все последующие "оттепели", "застои" и "перестройки". Вспомнила о смерти мужа – родного веселого Васи – с такой же отчаянной болью, как и двадцать лет назад. Потом о трех внуках – таких непохожих и таких любимых. О двух дочерях – как всегда с горечью – "Я была им плохой матерью"… И, наконец, о Витуле. Правнучка. Солнышко. На самом деле солнышко рыжее, озорная и нежная, ласковая и такая открытая, каких не бывает в наш ненормальный век… Самая-самая. Может потому, что она так напоминает ей Василька?
…А ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ОПЯТЬ СТАТЬ МОЛОДОЙ?
Эта фраза стала последней точкой во всей ее предыдущей жизни. Закончилась ее жизнь именно на этой фразе, потому что не возникло ни сомнения, ни мгновенного раздумья, ни опасения…
ДА! ДА! ДА!
Она слишком полюбила жизнь, она не нажилась еще!
…Глупые, выжившие из ума старухи говорят, что, мол, хватит уж, пора и ТУДА. Она не была ни глупой, ни выжившей из ума. В свои "за девяносто" она до хрипоты спорила с Витулиными друзьями и о тяжелом роке, и о достижениях генетики, и о моде, и о Пушкине, о том, возможна ли любовь без секса и наоборот. Ее квартиру называли "тусовкой", дочери осуждали, внуки хмыкали и подбрасывали деньжат "на прокорм всей этой оравы". Деньги она брала из вежливости, "чтоб не обидеть", а зарабатывала до сих пор сама и очень даже немало – ее "парижский" французский и "лондонский" английский по-прежнему котировались и, несмотря на все многообразие современных курсов, школ и колледжей, в учениках недостатка не было.
…А ВЫ ХОТЕЛИ БЫ ОПЯТЬ СТАТЬ МОЛОДОЙ?
…Все началось в сквере у Большого. Она всегда приходила туда, когда ей было так плохо. Вспоминались мама и отец…. Может, душа ее мамы-балерины залетает иногда и сюда из Питера, от Мариинского? А отец, конечно же, рядом с мамой. Они так любили друг друга! Она не верила ни в бога, ни в современную астральную дребедень, но должно же что-то оставаться от человека? …назови это хоть душой, хоть еще чем. Может сгусток энергии, а может просто мысль, которая стала чем-то материальным. Она думала, что в свое время и этому найдется такое же простое объяснение как грому и молнии…
…На душе было так
…Вот тебе и переделали. Месяц или два. Боли, сказали, не будет. Ну, может в самом конце. Чуть-чуть. Недолго. Ведь всего месяц. Или два.
…А потом рядом сел ОН. Какой-то взъерошенный, понурый. Шуршал бумагами, хмурился. Чертыхнулся. Уронил "Паркер" и не заметил.
– Молодой человек, вы ручку уронили, – она старалась загнать внутрь отчаяние и говорить спокойно.
– Я? Где? – он вертелся и из-за своих бумаг не видел потерю.
– Замрите! Вы ее сейчас раздавите. Я достану.
Он действительно замер с приподнятой ногой, а она с грациозной легкостью (все еще!) нырнула вниз.
– Держите. Только она вся в грязи, там лужа. У вас есть платок?
– Нет, – он смутился, – спасибо вам огромное, это очень памятная вещь…
– Так и держали бы дома, – она протянула ему платок, – вот, возьмите… вытрите, а то весь перемажетесь.
– Еще раз спасибо, – он взял платок – я и держу дома, просто сегодня…
Он опять задумался и нахмурился. А потом, словно только что увидел ее, удивленно спросил:
– А вы, видимо, в прошлом балерина? Я так не сложусь. А если уж и сложусь, то обратно не разложусь, точно, – он улыбнулся такой хорошей улыбкой, что стал моложе наполовину, почти мальчишка.
– Балериной была моя мама, если вы это имеете ввиду, – она кивнула на Большой. – А вот то, что вы в таком возрасте не можете согнуться-разогнуться, это уж ваша лень, дорогуша!
– И вовсе я не ленивый, я по утрам зарядку делаю! – это прозвучало как знаменитое "а я учил!" и оба рассмеялись.
Потом, слово за слово, они разговорились. Почему иногда незнакомый человек вызывает такую симпатию, что хочется открыться ему полностью? Эффект «попутчика»? Или «случайного человека, которого больше и не увидишь»? А ей тогда еще и вообще просто хотелось говорить и говорить с кем-то. Только не оставаться одной, с этим жутким приговором. Месяц, два… Но ведь не с родными же!!! …зачем людей попусту расстраивать?… А вот Кирилл (они уже познакомились) говорил с ней не из вежливости, а с интересом. Вообще-то, на интерес со стороны противоположного пола она никогда не жаловалась, хотя и была "не бог весть что", как ее называли знакомые-завистницы. Да – и лицо, и фигура действительно "не бог весть что", можно сказать что-то "среднестатистическое", но вот, поди ж ты, нравилось это "среднее" сильной половине человечества очень и очень! И, тем не менее, мужчин у нее за всю жизнь было всего два. Один – муж, а другой…